Биография

 

МАРАТ МАГДЕЕВ

РУСТАМ ИШМУРАТОВ

 

Рудольф Нуреев, великий танцовщик XX века, родился в семье политрука Красной Армии - Хамета Фазлиевича Нуреева.

*   *   *

Дед Рудольфа - Нурахмет Фазлиевич Фазлиев - был простым хлебопашцем из деревни Асаново Шариповской волости Уфимского уезда Уфимской губернии.

. Деревня расположена в двух десятках километров западнее города Уфы. Название Асаново произошло, возможно, от башкирского слова «ас» - голодный. Помните у Некрасова названия сел: «...Неелово, Го­релово, Неурожайка...»? А возможно, название села пошло от татарского слова «ас» - горностай.

Следует обратить внимание, что горностай - зве­рек королевский. Ведь в геральдике на королевских гербах традиционно используются только два вида меха - горностаевый и беличий. Удивительно, но деревня находится в непосредственной близости от 55-го градуса северной широты и 55-го градуса вос­точной долготы.

*   *   *

Фамилия Фазлиев происходит от арабского име­ни Фазлый (в русской транскрипции Фазли), что в переводе на русский язык может быть переведено как «уважаемый», «достойный», «человечный». Не­сомненно, Фазлиев - достойная во всех отношениях фамилия, но она все-таки еще не содержит указания на необычность, исключительность человека, нося­щего ее.

Отец Рудольфа, Хамет, татарин по национально­сти, 1903 года рождения, достигнув совершеннолетия, принимает первую часть имени отца Нур (луч, свет) в качестве своей фамилии, а фамилию сохраняет в качестве отчества и становится Хаметом Фазлиеви-чем Нуриевым. Мы не можем сказать, что побудило его сделать это, ведь- его родственники и сейчас но­сят фамилию Фазлиевы, но следует отметить, что в толковании фамилии Нуриев уже появляется заявка на исключительность, при том, что само имя Хамет трактуется как эпитет аллаха - достойный похвалы, знаменитый. Несомненно, отец Рудольфа, рожденный в простой деревенской семье, был человеком амбици­озным и стремился к лучшей жизни.

Проносится Первая мировая война. В России бушует революция. " Отброшены «оковы» старого мира, общество строит «светлое будущее». Наверное, не случайно молодой, энергичный Хамет принимает К~ соответствующую фамилию - Нуриев (Сияющий), которая впоследствии превратится в фамилию Нуреев.

               *   *   *

 Так все-таки Нуриев или Нуреев?

  В биографических книгах, в многочисленных  статьях и киноверсиях о Рудольфе Нурееве постоянно      наталкиваешься на вопрос - как правильно произносить, писать и читать его фамилию? Нуреев или Нуриев?

 Я буду называть его НурЕев. Все эти легенды жизнеописателей - эпистолярный жанр, а надписи на могилах делаются в соответствии с офици­альными документами. Раз написано НурЕев - значит, так и правильно. У Рудольфа при жизни было более чем достаточно возможностей исправить написание своей фамилии в документах; если бы он считал это ошибкой, то, наверное, так и сделал бы. Если не сделал - значит, правильно НурЕев! И он с этим был согласен. А что касается биографов - то создавать легенды вокруг своих «подопечных» - их хлеб. Кому нужна банальщина?»

Так все-таки - как правильно?

Нам представляется, что вся проблема - в напи­сании в России нерусских, в том числе и татарских, имен, отчеств и фамилий в метриках, паспортах и других документах. В советское время в паспортах граждан имелась графа «национальность», и запись фамилии, имени и отчества лиц национальных мень­шинств велась на двух языках - русском (государст­венном) и родном. Алфавиты большинства нацио­нальных языков в целях унификации оформлялись на основе кириллицы, они и сегодня не всегда отражают точное звучание национальных имен. В современной России это положение закреплено и законодательно. Отсюда путаница.

Можно привести много примеров таких образова­ний фамилий от имен в русской транскрипции:

Гали - Галиев - Галеев, Гани - Ганиев - Танеев, Бари - Бариев - Бареев, Нури - Нуриев - Нуреев...

Если посмотреть в изданном на русском языке Татарском энциклопедическом словаре, то там мы найдем десятки фамилий, образованных по такому типу. При этом у всех фамилий, написанных через «е», в скобках стоит та же фамилия, написанная через «и», а у фамилий, написанных через «и», таких пояснений не дается.

То есть на татарском языке все они звучат через 1», а на русском языке встречаются оба варианта (в зависимости от квалификации лиц, заполняющих документы, и от пожелания граждан).

Что касается русской традиции, то она скорее склоняется к написанию фамилий через букву «е» по типу:

Андрей - Андреев,

Матвей - Матвеев,

 Фадей - Фадеев...

Надо полагать, что и имя Хамит таким же об­разом претерпело изменение, превратившись в имя Хамет. Ведь в паспорте ХУ1-ПА №734247, выданном Рудольфу в Ленинграде 19 июня 1959 г., было напи­сано: «Нуреев Рудольф Хамитович».

Кстати, на надгробии Рудольфа Нуреева на клад­бище Сент-Женевьев-де-Буа написано: «РУДОЛЬФ НУРЕЕВ 1938-1993 RUDOLF NOUREEV», но ни­кто не обсуждает, следует произносить его фамилию через «О» или нет.

 

 

*   2   *

Вернемся к Хамету Нурееву.

К началу двадцатых годов в центральной части России, на Урале и в Поволжье, устанавливается мир, гражданская война отступает к границам «империи» и затухает там окончательно к 1924 году. Декретами молодой советской власти создаются национальные республики. Среди них в 1919 году - Башкирская АССР (Автономная Советская Социалистическая Республика) со столицей в городе Уфе, а в 1920 году - Татарская АССР со столицей в городе Казани. Башкирский и татарский народы близки по языку, обычаям, традициям, культуре, и их связывает много­вековая дружба. Это были декоративные республики, но тогда национальным меньшинствам, освобожден­ным из «тюрьмы народов» - Российской империи, представлялось, что наступает «эра светлых годов», как пелось в пионерской песне тех лет.

Молодой Хамет в 1922 году перебирается в совхоз «Миловка», откуда в 1925 году призывается в Красную Армию. Он попадает в Казань, где служит кррасноармейцем «Объединенной татаро-башкирской  военной школе». По окончании службы Нуреев остаётся в Казани ив октябре 1927 года поступает на двухгодичные курсы «Реализация татарского языка» при ТатЦИКе, которые оканчивает в 1929 году по специальности счетовод. В 1928 году он вступает в партию.

 К тому времени Казань - древний город, главный город казанских татар, насчитывает более 400 » тысяч жителей. Это торговый, промышленный и ; культурный центр Поволжья. Здесь располагаются крупные компании, заводы, фабрики и артели. Здесь есть университет, институты, училища и курсы. Есть куда приложить молодые силы.

  Будучи еще курсантом, стройный, энергич­ный, симпатичный Хамет Нуреев знакомится с красавицей

Фаридой, скромной татарской де­вушкой. Ее имя также несет заряд необычности и переводится одним словом - Несравненная.

  Фарида Аглиулловна Идрисова родилась в 1907 го­ду в деревне Татарское Тюгульбаево Кузнечихинской волости Казанской губернии (ныне Алькеевский район Республики Татарстан). В возрасте 7 лет ее отправили к работавшему в Казани старшему брату Валиулле. Их родители, крестьяне, умерли в 1921 году.

 История Валиуллы такова. В 1914 году, когда на­чалась Первая мировая война, его призвали в армию. На призывном пункте в Казани выяснилось, что в многодетной семье он является кормильцем, и он был отпущен домой. Но он остался в Казани, устроился на работу и забрал к себе младшую сестру Фариду.  Об этом нам поведала дочь Валиуллы Лиада Хуснутдинова во время встречи в июне 2007 года.

В Казани Фарида посещает медресе, где учится читать и писать по-арабски. Удивительно, но этому поколению татар в России за свою жизнь пришлось изучить арабский, латинский и кириллический ал­фавиты только для того, чтобы читать и писать на родном татарском языке!

К моменту знакомства с Хаметом Фарида уходит от брата. Она собирается поступать на педагогические курсы, хорошо поет и танцует. Молодые нравятся друг другу, и два любящих сердца в 1929 году регистриру­ют брак, образовав новую советскую семью - ячейку строящегося в стране коммунистического общества.

В архивах ЗАГСа города Казани нам показали сохранившуюся запись в книге регистрации браков за 1929 год, где говорится, что 13 мая сочетались браком Аглиуллина Фарида в возрасте 21 год и Нурахмет Нуреев в возрасте 25 лет. А уже через год в книге регистрации рождений имеется запись о том, что 2 июня у Фариды и Нурахмета Нуреевых родилась дочь, которую нарекли именем Роза.

Итак, здесь фамилия «Нуреев» записана через букву «е», имя Хамет записано как Нурахмет, а отче­ство Фариды - «Аглиулловна» записано как фамилия. Остается гадать, почему записи были выполнены именно так.

К сожалению, мечтам Фариды поступить на пе­дагогические курсы не суждено было сбыться.

Молодая семья в 1931 году перебирается в Башкирию в совхоз «Кармасан», где Хамет работает старшим рабочим. Здесь его выбирают заместителем председателя Профсовета, а в декабре он отозван в распоряжение Райкома партии и назначен пропагандистом.

 В стране начинается коллективизация сельского хозяйства, и партия большевиков мобилизует свои  кадры на решение этой государственной задачи. Коммуниста Нуреева направляют в Кушнаренково для  разъяснительной работы и проведения в жизнь линии  партии. Это недалеко от родной деревни Хамета.

Ситуация для него сложилась двойственная. .  Плоть от плоти житель села, рачительный хозяин, любящий и ценящий землю, уклад сельской жизни, он  должен был уговаривать, убеждать, наконец, застав­лять своих земляков вступать в колхоз. У крестьян при  этом обобществляли землю, лошадей, скот, зерно. Тех, кто был состоятельнее

и не хотел вступать в колхоз, объявляли кулаками, конфисковали у них имущество и отправляли их в Сибирь.

 Нуреевы поселились в одном из таких конфис­кованных домов, где продолжали жить родственники выселенного кулака - жена и две дочери. Хамет не притеснял их. Тем не менее, однажды его едва не утопили в ледяной реке.

 Хамет по делам службы часто бывает в коман­дировках, и у него остается совсем немного времени, чтобы бывать в семье.

 В ноябре 1931 года в семействе Нуреевых роди­лась вторая дочь, которую назвали Лилия. Однажды она простудилась и потеряла слух.

 В 1935 году Фарида Нуреева едет в Уфимскую больницу, где и появляется на свет третья дочь, кото­рая получает имя Резеда.

 Три дочери с красивыми «цветочными» именами. А отец все ждет рождения сына...

 

***

Из материалов Центрального архива Министер­ства Обороны РФ мы узнаем, что в 1937 году Хамет Нуреев призван из запаса политруков в Красную Армию и служит политруком батареи в Уральском военном округе. В январе 1938 года он направлен к новому месту службы в 32-ой легко-артиллерийский полк.

В начале марта 1938 года Фарида Нуреева с тремя дочерьми отправляется на Дальний Восток к месту новой службы мужа. Ей нелегко было решиться на эту дальнюю поездку, ведь она вновь ждет ребенка. Тем не менее, они отправляются в это рискованное путешествие.

В разных источниках по этому поводу упоми­нается, что Транссибирский экспресс, на который садятся отважные путешественницы, проходит мимо деревни, в которой они до этого жили. Говорится даже об «обшарпанном вокзале Кухнаренково» и о «леденящем холоде» того мартовского дня. Объективности ради следует заметить, что в Кухнаренково не железной дороги и,  соответственно нет железнодорожного вокзала.

Скорее всего, Фарида с дочерьми добралась на автобусе или с оказией до Уфы, и только там они сели на поезд. Возможно, им пришлось еще сделать пересадку в Кургане или Омске - там транссибирская магистраль напрямую связывает европейскую часть России с Дальним Востоком.

Фарида, отправляясь через всю страну к месту службы мужа, надеялась, что успеет добраться до начала родов. Но долгая тряская езда, душный вагон, отсутствие каких-либо удобств утомили отважную женщину. 17 марта у нее начались схватки.

Рудольф родился в вагоне транссибирского поез­да в четверг 17 марта 1938 года где-то за Иркутском. Точного указания о месте его рождения нет, хотя в своей автобиографии он пишет (видимо, со слов матери или сестер), что это было в тот момент, когда поезд «мчался вдоль берегов озера Байкал неподалеку от Иркутска».

Его сестра Роза телеграфировала отцу из Иркут­ска о радостном событии. Думается, что телеграмма была отправлена не из Иркутска - он по пути поезда расположен до озера Байкал. Так с какой же станции была отправлена телеграмма?

Если верить семейной легенде и собственной уверенности Рудольфа, что родился он у берегов Байкала, попытаемся сделать самое невероятное предположение. Например, что Рудольф Нуреев появился на свет точно на середине пути между — Кушнаренково и Владивостоком. Это расстояние, подсчитанное по атласам автомобильных и желез­ных дорог, где указаны километры между пере­гонами, составляет 7892/2 = 3946 км. Невероятно, но на этом месте расположена маленькая станция Утулик, в устье речки с одноименным названием. Слово это в переводе с татарского и общетюркского означает «проходная, проездная» от слова «уту» - проходить, проезжать (пешком, на лошади, на машине и др.).

В настоящее время в поселке Утулик расположе­на известная туристическая база «Байкал». Так что вполне возможен успех их рекламного хода: «Здесь, в проезжающем вагоне транссибирского поезда, родил­ся великий танцовщик XX века Рудольф Нуреев!»

Интересная деталь. Попасть из Москвы во Вла­дивосток в те годы можно было за 10 суток. При средней скорости поезда 40 км/час (с такой скоростью ходили в те времена поезда) путешествие наших геро­ев длилось 8 суток. Это значит, что Фарида с детьми выехала из Кушнаренково 13 марта и прибыла во Владивосток 21 марта.

Ближайшей станцией по пути следования через два десятка километров является город Байкальск, откуда и могла быть дана телеграмма. Тогда все становится на свои места. Транссибирский экспресс проносится мимо станции Утулик. Слева - просторы самого глубокого и самого чистого в мире озера Бай­кал, справа - заснеженный лес на склонах горного хребта Хамар-Дабан. В переводе с бурятского языка «хамар» - нос, «дабан» - подъем, высокий перевал, иначе говоря «высокий хребет».

И первые колыбельные песни Рудольфу пела 1езная дорога перестуком колес вагона на стыках и гудком паровоза. «У-у. У-у-у. Тук. Тук-тук. Тук-тук-тук».

 Конечно, наше предположение слишком необычно, но таких совпадений в жизни Нуреева немало.

 Трудные роды в поезде прошли благополучно, и вскоре счастливый отец встречал свое семейство на Владивостокском вокзале. Наконец, у него появился сын!

Отец служил на артиллерийской базе в сотне ки­лометров к северо-западу от Владивостока, недалеко от станции Раздольное, стоящей на реке Раздольная. Та река впадает в Амурский залив и далее - в море-океан. Зарегистрировали новорожденного в местном ЗАГСе, дав ему имя Рудольф и определив местом его рождения станцию Раздольное Ворошиловского района Уссурийской области.

Место рождения - вот первый знак Судьбы.

Рудольфа ожидала жизнь в пути, и само название «Раздольное» словно предопределяло и его характер, и размах ожидающих его успехов. Рудольф Нуреев объездил весь свет; говорят, он не танцевал только в Антарктиде. Люди мира пожаловали ему звание «Царь танца».

 Еще раз вчитаемся внимательнее - Рудольф Хаметович Нуреев.

Рудольф - имя, получившее распространение среди татар в первой половине двадцатого века - было заимствовано из немецкой культуры. Оно перево­дится так: знаменитый, признанный.

Хаметович - достойный похвалы, опять же зна­менитый.

Нуреев - луч, свет, сияние.

Этот небольшой анализ указывает на ожидаемую исключительность, ведь все несет заряд исключитель­ности в превосходной степени. Имя матери - Фарида (Несравненная) и ее отчество Аглиулловна (Очень красивая) - только подкрепляют эту мысль.

Имя твое - вот второй знак Судьбы.

Биографы утверждают, что Рудольф получил такое имя потому, что оно начиналось на букву «Р», как и имена его сестер, и недоумевают, почему исклю­чением стало имя его второй сестры - Лилия.

Здесь следует обратить внимание на тот факт, что все имена сестер Рудольфа происходили от названия цветов - роза, лилия, резеда, и татарские женские имена имеют именно такие написания _т Роза, Лилия, Резеда.

Так все-таки - почему Лилия? Проанализируем цвета соцветий несущих эти имена растений. Роза -красный цветок, Лилия - белый, Резеда - синий.

Но ведь на букву «Р» есть и другие татарские женские имена, например, Рабига — подснежник, Рай-хан - базилик, но нет имени с цветком белого цвета, и родители называют свою вторую дочь именем Лилия - цветком белого вдета.

Мы не знаем, что побудило родителей Рудольфа Нуреева выбрать именно эти имена для своих дочерей, но что-то их толкнуло к этому.

Интересен и охват пространства. Роза - кустар­ник, лилия - водяное растение, а резеда - трава в поле.

Дотошный читатель может возразить: соцветия упомянутых растений имеют разные оттенки;   но мы приняли цвета, которые присутствуют в самом звании цветов: (розовый) или. упомянуты в книге имен (белый, синий).

И что? Причем здесь цветы и их цвета? Может быть, это знак Рудольфу?

В греческой мифологии Терпсихора - муза танца - изображалась играющей на лире, а голову ее укра­шал венок из цветов.

А вот строки из книги «Таис афинская» извест­ного писателя И.А. Ефремова:«... Вот три цвета трехликой богини-музы, - сказал поэт, обвязывая Таис поясом из продольно-полосатой бело-сине-красной ткани...»

Цветы и эти цвета сопровождали Рудольфа на протяжении всей его жизни.

Интересная деталь. Все четверо детей родились в местах, расположенных последовательно с запада на восток - Казань, Кушнаренково, Уфа, Сибирь! И можно уверенно сказать, что Рудольф Нуреев явился миру с Востока.

Это все знаки Судьбы.

 

*   2 *

Рудольф родился в суровое время.

В СССР полным ходом идет индустриализация. Из репродукторов льется песня:

«Мы рождены, чтоб сказку сделать былью...»

Страна Советов борется с внутренним врагом, проводя в жизнь тезис товарища Сталина об ужесто­чении классовой борьбы по мере построения социа­листического общества. Волна чисток проносится по стране, сотрясая все слои общества. Особенно постра­дали интеллигенция и армия. Около сорока процентов высшего комсостава Красной Армии, от полковников до маршалов, были репрессированы.

Неспокойно и положение в мире. Назревает пере­дел границ. До начала второй мировой войны оста­ются месяцы. Фактически она началась. На границах  -СССР вспыхивают локальные конфликты. В одном из них, в боях за озеро Хасан в августе 1938 года, участвует взвод Хамета Нуреева.

В марте 1939 года он подает рапорт комиссару части с просьбой о ходатайстве перед командованием о переводе его в город Киев для излечения дочери Лилии, имевшей глухоту после перенесенного ме­нингита.

Командование удовлетворяет просьбу Нуреева, и летом 1939 года его переводят в Москву.

По пути к новому месту службы Нуреевы за­езжают в родную деревню Хамета. Таким образом, в Асаново Рудольф Нуреев впервые побывал по­луторагодовалым ребенком.

В Москве Хамет служит в артиллерийском учи­лище и получает квартиру для семьи вблизи от места службы. Маленький Рудик и пятилетняя Резеда ходят в детский сад, старшая Роза учится в средней школе, а Лиля посещает спецшколу для глухих.

Для семьи это было относительно спокойное время, но длилось оно недолго.

 

 

 

*      *      *

22 июня 1941 года Германия нападает на Совет­ский Союз. Начинается Великая Отечественная война, которая продлится около четырех лет (1418 дней).

Хамет Нуреев в первый же месяц войны в звании старшего политрука отправляется на фронт в артилле­рийскую часть. Известно, что он воевал на Западном фронте (1941-1943 гг.), позднее преобразованного во 2-ой Белорусский фронт (1944-1945 гг.). Прошел всю войну от участия в обороне Москвы и затем, наступая, до Берлина. Участвовал в апреле 1945 года в форсировании реки Одер, за что получил благодар­ность от командования.

В самое трудное для страны время, в конце 1942 года, на его родине, в татарских деревнях и городах, пишется «Письмо татарского народа фронтовикам-татарам». Его подписали свыше полутора миллионов человек, в основном - женщины. Письмо было опу­бликовано в «Правде» и во всех татарских фронтовых газетах 5 марта 1943 года. Политрук Нуреев вместе с земляками, бойцами своего подразделения, читал это письмо в газете «Ватан эчен» («За Родину»). Их отве­том на письмо были смелость и бесстрашие в боях.

А еще - так хотелось поскорее вернуться домой с Победой, обнять любимых - жену Фариду, дочерей и сына.

_ Он тоскует по семье, по мирной жизни, по род­ным краям и пишет домой письма; «Привет, мой до­рогой сын Рудик. Большой привет всем: Розе, Резеде, Лиле и маме. Я жив и здоров. Твой отец Нуреев».

Войну Хамет закончил заместителем командира батальона по политической части в звании майора. Среди его наград - медали «За оборону Москвы» и «За победу» над Германией», ордена «Красной Звез­ды» и «Отечественной войны». Несомненно, это был храбрый солдат, и судьба хранила его в той страшной войне.

 

* з *

В начале августа 1941 года, когда враг прибли­жался к Москве, Фарида с детьми и семьями других военнослужащих эвакуировалась в Челябинск и далее в деревню за Урал.

Страшное слово «эвакуация»... Приближается осень, недалеко и зима. Сотни тысяч людей сорваны с нажитых мест в неизвестность, без теплых вещей, без провизии, без связи с родными.

Ужасная темнота, продуваемая изба и «удобства» на улице - условия, в которые попадает семейство Нуреевых. «Ледяной холод, тьма и, прежде всего, голод» - вот основные впечатления Рудольфа о том периоде. Постоянно хотелось есть. Единственной пищей была картошка.

Ужинают поздно, и мать, лаская сына, кормит его, полусонного, с ложечки. Утром, проснувшись, он, голодный, плачет в обиде на то, что его так и не покормили вечером.

   «Однажды он опрокинул кастрюлю с кипятком и обжег живот. Его повезли в Челябинск в больницу, внимание и забота окружающих сильно взволновали его: «Ощущение, что доктора и сестры заботятся обо

мне так, словно я один во всем госпитале, было моим первым детским наслаждением».

В этот нерадостный период в жизнь трех­летнего малыша входит музыка. Он зачарованно слушает ее. Биографы сомневаются, был ли это радиоприемник или репродуктор, но все отмечают эту возникшую у него раннюю страсть - слушать музыку.

Рудик был младшим ребенком в семье и, навер­ное, поэтому любимцем матери. Каждый вечер перед сном она рассказывала ему одну и ту же смешную сказку, которую он очень любил. А он просил рас­сказывать ее вновь и вновь.

 

*      *      *

В 1942 году семья Нуреевых перебирается в город Уфу, где их принимает семья брата Хамета Нурислама - его жена и дочь. Сам Нурислам также находится на фронте. Теперь всемером они ютятся в небольшой комнате на девяти квадратных метрах второго этажа деревянного дома. Живут в нищете, дров мало, посто­янно холодно, поэтому иногда еду готовят в комнате на керосинке - все же хоть чуть-чуть теплее.

Фарида напрасно ждет, что им дадут собственное жилье. Она работает на заводе и с невероятными трудностями растит четверых детей. Продукты в магазинах выдают только по карточкам: 400 граммов хлеба на человека, а приобрести что-либо на базаре не позволяет нужда. Она продает все, что .можно -.швейную машину, вещи Хамета, но и это не спасает. Денег катастрофически не хватает. Ведь детей нужно накормить, обуть, одеть. Где уж тут думать о себе.

 Постоянная нехватка еды вынуждает ее иногда в воскресные дни пешком идти в деревню Асаново к родственникам мужа, чтобы принести оттуда не­много картошки. Зимой темнеет рано. Кругом в поле бродят голодные волки. Однажды чуть не случилось несчастье: ее едва не загрызли волки. Спасло то, что в отчаянии Фарида подожгла накинутое на плечи одеяло и с этим факелом шла, пока не вышла к людям.

«Отважная женщина», - скажет про мать Ру­дольф.

Выросшая в сиротстве, она редко улыбалась и никогда не жаловалась на трудности. Эти ее качества высочайшего духа в минуты трудностей и опасности впоследствии передались в полной мере Рудольфу.

 

*   5   *

В Уфе маленький Рудик ходит в детский сад. Бедность не позволяла матери купить ему теплую одежду. Садик был недалеко, и она, одев его в пальто Лили, несла в детский сад на спине, поскольку зимней обуви у него тоже не было. Дети смеялись над ним. Впрочем, тогда все жили бедно, и дети смеялись, воз­можно, потому, что он смешно выглядел, а не потому, что был плохо одет.

В садике воспитатели разучивали с детьми баш­кирские и татарские танцы, и он легко схватывал эти движения. Достаточно было одного показа, чтобы он запоминал их. Рудик целыми вечерами потом повторял движения дома.

У него появляется друг, соседский мальчик Альберт Арсланов, который тоже любит танцевать. Они неразлучны и все время танцуют. Успехи ребят замечают воспитатели и приглашают их в детский танцевальный ансамбль.

 Маленькому Рудольфу шел пятый год. Пер­вый концерт ансамбля состоялся в госпитале, где ребята танцевали перед ранеными солдатами. Они даже попали в киножурнал, который показывали в кинотеатрах Уфы перед началами сеансов. Мать очень гордилась им и много позже рассказывала внучке, что ее Рудик «был самым лучшим танцо­ром в детском саду».

И она была права.

 

*      *      *

Страшная, унесшая миллионы жизней и разру­шившая половину страны, война, наконец, подходит к победному концу.

И вот свершилось! 9 мая 1945 года война закон­чилась безоговорочной капитуляцией Германии. Для семейства Нуреевых, как и для всех, это был день всеобщего ликования.

Кончаются страхи и мучения военного существо­вания, и начинается мирная жизнь. Она начинается с ожидания возвращения отцов, мужей и братьев с фронта. Все мальчишки ходят на вокзал встречать отцов. У Рудика тоже есть наблюдательный пункт, откуда виден железнодорожный вокзал, и он тоже ждет отца.          

    Железная дорога всегда завораживала мальчика, рожденного в пути. Он мысленно, совсем как Васька  нз Гайдаровской книжки «Дальние страны», уносится  в неведомую даль.

  Вскоре в Уфу приходит весть, что прибывает состав из Германии с возвращающимися с фронта побе­дителями. Нуреевы всей семьей идут встречать поезд, но Хамета среди демобилизованных воинов нет.

 Возвращение отца из армии задерживается, он оставлен служить под Берлином в оккупационных войсках.

 

 *    8    *

Осенью 1945-го Рудик поступает в мужскую шко­лу №2. С другом Алькой они сидят за одной партой. Вместе играют во дворе в лапту, в прятки и в войну.

В то время все мальчишки играли в войну. С дере­вянными пистолетами или просто с вытянутым указа­тельным пальцем крались по дворам между поленниц и кричали: «Пу-пу! Выходи, я тебя застрелил!»

Перед новым годом (Рудику идет восьмой год) мать ведет четверых детей в оперный театр на балет «Журавлиная песня» с участием Зайтуны Насретдиновой. Причем им удается проникнуть в театр с одним билетом. Рудик впервые в театре, и все здесь его поражает: зал с балконами, кресла, обитые бархатом, оркестр, настраивающий свои инструменты. Гаснет свет, звучит музыка, под­нимается занавес, и ждущая чуда душа ребенка уносится в сказочную высь. Постановка оказывает огромное влияние на впечатлительного мальчика: «Со мной что-то произошло, из своего одинокого мира я перенесся прямо на небеса. ...Я потерял дар речи», - позднее вспоминает он.

Судьба посылает ему свой знак, и он принимает его.

Могут возразить, что это детское впечатление навряд ли могло оказать сильное влияние на судьбу будущего великого танцовщика мирового балета. Другое дело - учеба в Ленинграде и роль его педагога Александра Пушкина!

Не собираясь оспаривать это мнение, хотим отме­тить, что детство, проведенное на башкирской земле, воспитание, которое он получил в родном городе Уфе, а также воздействие родных, друзей и воспитателей, несомненно, заложили ту целеустремленность, кото­рая привела его в последующем в хореографическое училище Ленинграда.

Собственно, об этом наш рассказ. Каждый шаг в его жизни был важным и главным.

*   *   *

Лето 1946 года. Возвращается из армии отец. Жена и дети радостно встречают его, но из-за долгой разлуки они в какой-то степени отвыкли от отца. Дру­гое дело - мама. Она всегда рядом. Она заботлива, а отец строг и сдержан.

Хамет решает осесть в Уфе, городе с 250-ты­сячным населением, с развитой промышленностью и культурой. Здесь живут его родственники, недалеко находится родная деревня. Он понимает, что семья устала от его неспокойной военной службы, переездов и разлук. Он оставляет армию. Сменив несколько мест работы, Хамет поступает на крупный завод и работает начальником охраны.

Наконец, семья получает собственное жилье в одноэтажном деревянном доме по улице Зенцова (дом № 37). Здесь тоже тесно - одна комната в четыр­надцать квадратных метров. Стол в центре комнаты, комод в углу, вдоль стен - две железные кровати. Печное отопление, туалет во дворе, колонка с водой на улице. Впрочем, все как у людей - такова была норма тогдашней жизни.

Отец любил охоту и завел собаку по кличке Пальма. Для охотничьего ружья он катал свинцовые пули, научил этому и сына. Строгость считал лучшим методом воспитания мальчика, будущего мужчины. Впрочем, как всякий отец, он любил сына и надеялся, что тот получит хорошее образование, достойную профессию и станет настоящим мужчиной.

 

*   *   *

Жизнь шла мирным чередом. Она была нелегка, но все же хоть как-то устроена. Взрослые работали, дети учились в школе.

Рудик увлекается танцами. В его школьном табеле за третий класс появляется запись: «Активный участ­ник художественного кружка. Танцует очень хорошо и с большой легкостью».

Отец не одобряет увлечения сына танцами, по­лагая, что это не является делом для настоящего муж­чины. Хорошо, если станет приличным артистом, а если нет? И в этом смысле занятия танцами - пустая трата времени.

Сын отчуждается от отца, занятий танцами он не бросает. Под предлогом покупки хлеба, молока или керосина он бегает на занятия танцевального кол­лектива. Современному человеку несколько странно воспринимать такое объяснение. Ведь сегодня сходить за хлебом - пятиминутное дело, тогда как занятие в кружке длится несколько часов.

Но тогда... Хлеб в магазины привозили не регулярно, в ограниченном количестве, и за ним вы­страивались длинные очереди. Люди часами стояли в ожидании появления машины с хлебом. Хлеб пекли в виде двухкилограммовых буханок, а потом разрезали ножом на пайки строго по весу. При этом всегда по­лучались небольшие довески, которые по пути домой можно было съесть.

За молоком тоже были очереди. Часами ждали прибытия молока. Из фляги молоко черпаком нали­вали в бидоны покупателей.

И за керосином всегда была очередь.

Мальчишки иногда специально вставали в оче­редь и, постояв некоторое время, уступали ее за рубль подошедшим позднее покупателям. На этот рубль можно было купить мороженое.

Так, ссылаясь на очереди, Рудольф ходит на за­нятия. Впрочем, он упражняется в танцах везде и постоянно. Через год он получает памятный подарок - книгу от горкома комсомола с надписью: «Нурееву за лучший танец в любительском кружке Ждановского района Уфы, 1948 год».

*   13   *

Рудольфу везет. Его замечают, и вскоре он по­падает в Дом учителя к Анне Ивановне Удальцовой - бывшей балерине из Ленинграда. Она просит его продемонстрировать несколько движений и, как вспо­минает Рудольф, заключает: «Ты должен обучаться классическому танцу». Более года она занимается с ним, обучая азам балета.

Одновременно Рудольф успевает танцевать и в клубе паровозоремонтного завода.

Позднее, по рекомендации Удальцовой, он пере­ходит в балетный кружок Дома пионеров на улице Карла Маркса и занимается у Елены Константиновны Войтович. Еще одной его покровительницей стано­вится Ирина Александровна Воронина - их акком­паниатор, работавшая также концертмейстером в Уфимском оперном театре.

Встреча с ними помогла Рудольфу почувствовать, что такое настоящий танец. Они не только обучают его танцевальным па, но и общаются с ним вне класса, приглашая к себе домой на чай, а Ирина Александров­на даже учит его играть на фортепиано.

1951 год. Рудольфу - тринадцатый год, и он танцует в детском балете «Фея кукол», специально поставленном для него. Его партнершей в этом балете была Светлана Баишева, которую, видимо, следу­ет назвать первой партнершей Рудольфа Нуреева. Свет и Нур - просто лучезарный дуэт.

В кружке Света с Рудиком танцуют вместе три года. «Мы часто ездили по концертам в пионерские лагеря, благо, что И. А. Воронина могла аккомпаниро­вать на аккордеоне. Танцевали мы и украинский танец, и мазурку, и школьный вальс, и много других танцев, которых сейчас уж и не вспомнишь», - любезно со­общила она нам в своем письме.

Кстати, фамилия Светланы Гиндулловны посто­янно подвергалась коверканию, пока она вынужденно не изменила написание буквы «и» на «й». Теперь ее фамилия пишется Байшева с ударением на первом слоге.

Сегодня Светлана Гиндулловна живет в городе Бобруйске (Беларусь), где руководит Образцовым детским ансамблем «Хореографические миниатюры» - лауреатом республиканского фестиваля «Мы родом из детства», Всебелорусского фестиваля националь­ных культур, международного фестиваля «Золотая пчелка».

Она с семи лет занималась в балетном кружке у Войтович и вот как вспоминает о своей юности в интервью, данном ею для газеты «Советская Бело­руссия»: «Елена Константиновна была главным балет­мейстером Уфимского оперного театра. Ленинградка, из эвакуированных, в свое время она закончила Ва­гановское училище и танцевала еще при императоре Николае. Талантливейший человек, изумительный собеседник...

Повезло мне не только с педагогом, но и с партне­рами. Моим напарником был Рудольф Нуреев. Рудик, как мы его все называли. То, что он - талант, было видно невооруженным глазом. Он мог танцевать без устали несколько часов подряд. Даже когда репети­ции заканчивались, и все собирались домой, Нуреев оставался. Его выпроваживали со скандалом. Он и сам закатывал скандалы, если по какой-то причине репетицию отменяли. Тренировался самозабвенно, даже фанатично, постоянно «дергал» педагогов, мол, все ли он делает правильно. Рудик вообще был очень требовательным и к себе самому, и к партнерам.

Работать с ним было насколько приятно, настоль­ко сложно, уж очень резкий у него характер: чуть что не по нем, мог и накричать при всех, и по руке больно ударить, если не так руку подала. И никогда не просил прощения. Было, конечно, обидно, иногда я после репетиций втихаря, плакала где-нибудь в углу. Но вскоре отходила, поскольку понимала, что он прав, и все ему прощала».

 

*      *      *

Успехи в танцах окрыляли Рудольфа, но отноше­ния в семье никак не способствовали их развитию. Его наставники говорили о необходимости учебы в Ленинграде в хореографическом училище, а отец категорически запрещал Рудольфу заниматься тан­цами. Мать, не желая ссоры в семье, не могла воз­ражать мужу, и единственной поддержкой ему дома была старшая сестра Роза, которая сама занималась ритмикой и собиралась стать педагогом.

В школе одноклассники тоже не поддерживают его. Дразнят, насмехаются. Рудольф замыкается. Единственный, кто понимает его - друг Альберт.

Рудольф проявляет чудеса изобретательности, чтобы продолжать танцевать, естественно, в ущерб другим школьным предметам. Впрочем, учителя, жалуясь на отсутствие в нем прилежания к пред­метам, никогда не ругали его за увлечение танцами. В Доме пионеров он проявлял невероятную работоспособность, часами отшлифовывая танцевальные движения.

Однажды он узнал, что предстоит отбор группы ребят из Башкирии для отправки в Ленинград на учебу в хореографическое училище. Он уговаривал отца, чтобы тот разрешил ему поехать в Ленинград. Отец долго отказывал, а когда согласился, было поздно - группа уже уехала.

Постепенно Рудольф становится прекрасным танцором и занимает первые места во всех город­ских конкурсах художественной самодеятельности.. Участвует в концертной бригаде, разъезжающей по сельским районам. Два рядом стоящих грузовых ав­томобиля с открытыми бортами представляли сцену, а скамейки вокруг - зрительный зал. Трудовая публика, приходящая на концерты, тепло аплодирует подрост­ку, отчаянно танцующему матросский танец.

 Упорство - качество, которое отмечают все у мо­лодого Нуреева. Однажды, из-за плохо подогнанных брюк, он трижды начинал тот самый матросский танец и все-таки довел его до конца.

В 1953 году он, по рекомендации Елены Константиновны Войтович, вместе со своими знакомыми по Дому пионеров Альбертом Арслановым и Памирой Сулеймановой поступает в балетную студию, от­мывшуюся в тот год при Уфимском оперном театре. Тогда же он начинает выступать в балетной труппе в качестве статиста. Заработок невелик - 10 рублей, но, наконец, он выходит на настоящую сцену.

 

 

***

   Рудольф переводится в вечернюю школу и все свое свободное время отдает балету. Он пересмотрел весь репертуар Уфимского театра, познакомился со всеми артистами. В студии он, вместо одного, за­нимался сразу в трех классах - в классе Зайтуны Бахтиаровой, затем присоединялся к кордебалету, а потом и к солистам. Зайтуна Бахтиарова была суро­ва и требовательна к Рудольфу; впрочем, однажды она призналась ему, что «строга с теми, у кого есть будущее».

Вскоре Рудольф сам начинает подрабатывать, за­нимаясь в рабочих коллективах постановкой танцев, и это дает ему относительную независимость в семье.

Ему уже 17 лет, и для учебы в хореографическом училище он считается переростком, но мечта об учебе в Ленинграде не оставляет его. Единственный выход - официальное направление от имени республики. Ирина Александровна Воронина начинает хлопотать

за него, организовав обращение в Министерство куль­туры Башкирии с предложением направить Рудольфа в Ленинградское хореографическое училище. Поддер­живает его и Зайтуна Насретдинова, прима-балерина Уфимского оперного театра.

Только хлопоты башкирского министерства культуры убеждают Москву дать согласие на учебу «в порядке исключения». Но еще требуется просмотр ученика специалистами.

Случай и удача сопутствуют ему. В том же 1955 году в составе труппы Уфимского театра Рудольф по­падает в Москву на декаду башкирского искусства.

Уже в Москве на репетиции он растянул мышцу и пропускает выступление в день открытия декады. Через неделю, восстановившись, исполняет танец джигита с шестом в балете «Журавлиная песня».

В те же дни Рудольфа просматривают педагоги Ленинградского хореографического училища - Най­ма Валеевна Балтачеева и Абдурахман Летфуллович Кумысников - и рекомендуют его для учебы в Ле­нинграде.

Вот как вспоминает о тех событиях Алик Бикчурин - ученик башкирской студии Ленинградского училища, тоже участвовавший в декаде и только что познакомившийся с Рудольфом: «Наутро они при­гласили его в зал Московского хореографического училища. Вернее, выяснилось, что это их пригласили проэкзаменовать новичка, заявившего о своем жела­нии поступить в МХУ. В самом училище не оказалось нужного человека... После обычного осмотра физи­ческого состояния и небольшого экзерсиса (при моем любопытствующем участии в качестве - о, прости меня, Терпсихора! - свежеиспеченного поверенного в заботах абитуриента) Найма Валеевна и Абдурахман Летфуллович предложили Рудольфу приехать осенью в Ленинград».

По результатам просмотра была возможность поступить в Московское хореографическое училище, но в нем не было интерната. Осталась надежда на Ленинград.

Наконец, в конце лета полный надежд Рудольф Нуреев едет на учебу в Ленинградское хореогра­фическое училище. Здесь 25 августа 1955 года на окончательном просмотре, который проводила славившаяся строгостью Вера Костровицкая, «лучшая из женщин-педагогов России», он по­лучает ее, ныне широко известное, заключение: «Молодой человек, либо вы станете блестящим танцовщиком, либо потерпите полный крах. Ско­рее всего, полный крах!»

Мечта сбывается, он принят в училище. Теперь все зависит только от него, и он готов принять вызов Судьбы, озвученный устами Костровицкой.

В Советском Союзе было 55 балетных театров, а Рудольф мечтает о театре номер один - Мариинском.

      

 

 * * *

Сейчас самое время рассказать о Санкт-Петер­бурге, Петрограде, Ленинграде, просто Питере. О его прекрасных улицах, набережных, памятниках, музе­ях. О Кировском (Мариинском) театре, о традициях. О живущих в этом славном городе людях, составляю­щих его душу...

Но это - нескончаемая тема. Отметим только, что в 1955 году было начато строительство исследова­тельского ядерного реактора в Гатчине, к празднику Великого Октября открылось ленинградское метро, а в Автово закончено строительство десятиэтажного дома.

Вернемся к студенту Нурееву.

Танцевальная Её Императорского Величества Школа (с 1937 года - Ленинградское хореографи­ческое училище) была открыта 4 мая 1738 года по Указу Императрицы Анны Иоанновны. Школу эту окончили великие танцовщики прошлого: Матильда Кшесинская, Михаил Фокин, Анна Павлова, Тамара Карсавина, Вацлав Нижинский, Джордж Баланчин, Марина Семенова, Галина Уланова, Наталия Дудин­ская, Вахтанг Чабукиани, Константин Сергеев, Юрий Григорович, Наталия Макарова...

Среди этой плеяды отметим Нижинского - по­ляка с раскосыми глазами и широкими скулами. Он обладал высочайшим прыжком и отточенной до академизма техникой, но главной отличительной его способностью считался дар перевоплощения - спо­собность «подчинить прыжок эмоции».

«Я хочу танцевать, рисовать, играть на рояле, писать стихи. Я хочу всех любить - вот цель моей жизни. Я люблю всех. Я не хочу ни войн, ни границ. Мой дом везде, где существует мир. Я хочу любить, любить. Я человек, Бог во мне, а я в Нем. Я зову Его, я ищу Его. Я искатель, ибо я чувствую Бога. Бог ищет меня, и поэтому мы найдем друг друга. Бог Нижин­ский», - запишет Нижинский в свой «Дневник».

Почему мы так подробно останавливаемся на Нижинском? Приведем размышления на эту тему Лидии Ворсинской в ее книге «Рудольф Нуриев — жизнь в танце»: «Одним из суждений, которое частенько можно услышать о Рудольфе Нуриеве, является то, что он стал как бы наследником и продолжателем традиций знаменитого, гениального и сумасшедшего Вацлава Нижинского. Тот одним из первых начал вно­сить изменения в привычное восприятие балета как «женского искусства», если можно так выразиться. То есть мужчина на балетной сцене был в большей степени помощником женщины-балерины, но не равноправным партнером, так как именно на балерину ложилась основная художественная и эмоциональная нагрузка спектакля. Танец же Нижинского отличался выразительностью движения и воодушевлением до такой степени, что иногда воспринимался почти как непристойный. Кроме того, из-за любви к макси­мальному выражению красоты тела и его движения танец и Нижинского, и Нуриева отличала большая эротичность».

Кстати, за всю историю Вагановского училища только Нижинский и Фокин были приняты сразу на должность солиста балета, минуя кордебалет.

Рудольфу предстояло стать третьим.

Его определяют в шестой класс, который ведет директор училища Валентин Иванович Шелков, и помещают в дортуар на двадцать человек. Рудольфу с его независимым характером трудно войти в новый коллектив. Ученики, воспитывающиеся здесь по шесть лет, видят в нем «выскочку», у которого нет «ни школы, ни техники». Ему трудно, он отчаянно занимается, но не все у него получается.

Тамара Закржевская, тогдашняя ленинградская знакомая Рудольфа, вспоминает: «Когда он приехал в Ленинград и поступил в училище, встретили его там очень неприветливо. Рудик попал в класс Валентина Ивановича Шелкова, который невзлюбил его с первого взгляда. Рудик мне рассказывал, что, когда начинался урок, Валентин Иванович иначе, как «деревенщина», к нему не обращался. И ученики (Рудик был старше всех в классе, ему исполнилось уже семнадцать), даже не по злобе, а потому, что перед глазами был при­мер учителя, постоянно называли его обезьяной.

  Он безумно страдал, замкнулся в себе, будто чувствовал, что он один в этом враждебном мире. Он говорил мне, что тогда его захлестнуло отчаяние - дальше так быть не может. Ведь он так стремился в это училище, так хотел учиться».

   К тому же, в отличие от вымуштрованных одно­классников, Рудольф ведет самостоятельный образ жизни, не вписывающийся в жесткие рамки порядка, установленного в училище - вечерами без разрешения уходит в город.

На этой почве у него не складываются отношения с Шелковым. Доходит до того, что вскоре он совер­шает отчаянный шаг, просит перевести его в восьмой класс. Шелков поражен наглостью «неблагодарного» ученика, но у него хватает выдержки согласиться. с ним, направив его к Александру Пушкину с запи­ской; которая заканчивалась словами, что, в случае неуспеха, «у нас не будет другого выбора, как только вышвырнуть его из школы».

Справедливости ради следует отметить еще одну причину, побудившую Рудольфа просить о переводе его в старший класс - ему исполнилось 17 лет, и он мог не успеть закончить училище из-за приближаю­щегося призыва в армию.

*   *   *

Судьба была благосклонна к Рудольфу, послав ему Александра Ивановича Пушкина в качестве нового наставника, «изумительного педагога», обла­дающего тактом и высочайшим терпением. Тридцать лет блиставший на сцене Мариинского театра он понимал, что главное для педагога - выявлять и раз­вивать индивидуальность ученика.

Нуреев на протяжении всей жизни будет с тепло­той вспоминать своего учителя: «Он всегда старался использовать хорошие качества каждого ученика, не сосредотачиваясь на наших недостатках, не пытаясь переделать нашу личность, а напротив, уважая ее, поэтому каждый мог привнести в свой танец какой-то индивидуальный оттенок, отражение собственной внутренней жизни».

Встретились Учитель и Ученик. Чуткость одного и фанатичное старание другого в конечном итоге дали результаты. Все движения и па Рудольф запоминал с первого раза и бесконечными повторениями совер­шенствовал технику. Он часами занимался у зеркала, многократно повторяя движения и позы. Вглядывался в свое тело и оттачивал каждый жест. В одиночестве трудился до и после занятий класса.

«В Ленинграде ему наконец-то серьезно поста­вили ноги в первую позицию, - считал Барышников. - Это очень поздно для классического танцовщика. Он отчаянно пытался догнать сверстников. Каждый день весь день - танец. Проблемы с техникой его бесили. В середине репетиции он мог разреветься и убежать. Но потом, часов в десять вечера, возвращался в класс и в одиночестве работал над движением до тех пор, пока его не осваивал».

Старания Нуреева привели к тому, что по резуль­татам первого года он хорошо успевал по всем пред­метам и в особенности по «специальности».

На школьном концерте в конце учебного года он танцует мужскую вариацию из па-де-де Дианы и Актеона из балета «Эсмеральда». Он не добился похвалы, но не получил и порицания.  Для него это уже был успех.

К 1955 году относится и первое упоминание о Ру­дольфе Нурееве в западной прессе, когда обозреватель «Нью-Йорк пост» Леонард Лайнс, посетивший Ва­гановское училище, напишет, что видел «татарского юношу с растрепанными волосами», поднимавшего «восточную девушку».

К сожалению, отношения с учениками вне клас­са складывались не столь благополучно. «Мой отказ вступить в комсомольскую организацию сделал меня в высшей степени подозрительной личностью. Мой ненормальный вкус к уединению был сочтен достой­ным презрения», - вспоминает Рудольф. У него нет близких друзей в училище.

*   *   *

Тем не менее, в Ленинграде у него появляются друзья.

Он часто бывает в семье тепло принявших его лю­дей, солистов Оперного театра и педагогов училища Абдурахмана Летфулловича Кумысникова и его жены Наймы Валеевны Балтачеевой. Они расспрашивают его об учебе, о друзьях, о доме. Заботятся о нем и принимают близко к сердцу его проблемы. Это были замечательные люди.

Вот как о них вспоминает сокурсник Нуреева Олег Виноградов, человек известный в балетном мире: «И не могу не сказать о том, что очень большую роль в моей творческой судьбе сыграла татарская семья, которую всегда помню, - Абдурахман Летфуллович Кумысников, его жена Найма Валеевна Балтачеева и ее брат - Тахир Валеевич Балтачеев (кстати, первый исполнитель партии Шурале в постановке Якобсона). Царство им небесное!

- Они были вашими педагогами?

- Прежде всего, они бьли артистами Кировского театра, потом педагогами Вагановского училища и всю жизнь - педагогами-репетиторами.

Фантастические специалисты! И изумительные люди! Они всегда помнили о Татарии, много рас­сказывали мне о ней... И самое главное - именно они дали мне те импульсы, тот профессионализм, которыми пользуюсь до сих пор. С ними связаны зо­лотые страницы Кировского театра, и он их никогда не забудет».

Следует добавить, что в июне 1941 года в Казани прошла генеральная репетиция балета «Шурале» в постановке Якобсона. В нем приняли участие при­глашенные из Ленинграда солисты А. Л. Кумысников в партии Былтыр и Н.В. Балтачеева в партии Сююмбике. Однако премьера не состоялась - началась война.

У них в доме Рудольф знакомится с Менией Мартинес, ученицей Наймы Валеевны. «Она (Балтачеева) мне рассказывала о молоденьком татарском мальчике, хорошем танцовщике, но неряшливом и немножечко сумасшедшем, - говорит Мения. - И сказала, что надо привести его в божеский вид».

Это знакомство неожиданно для обоих перерас­тает в романтическую «первую любовь». Экспансив­ная кубинка, босиком танцующая под аккомпанемент собственной гитары и поющая зажигательные песни на испанском языке, привлекла Рудольфа. Но больше песен их сближает интеллект. Дочь профессора лите­ратуры Гаванского университета обнаружила в своем новом знакомом духовную близость: «Все считали его диким, но он обладал невероятным интеллектом. Любил книги, классическую музыку  и старинную живопись».

Вскоре Мения знакомит Рудольфа с Михаилом Волькенштейном - специалистом по молекулярной физике и его женой Эстеллой Алениковой, редак­тором литературного журнала. Вместе они ходят на концерты, в Эрмитаж, знакомятся с Ленинградом: По воскресеньям они увозят Рудольфа с Менией к себе на дачу под Ленинградом.

Близкими людьми в Ленинграде для Рудольфа становится семейство Романковых: «Очень скоро Рудик стал своим в нашей большой дружной семье Давиденковых-Романковых. Мама относилась к нему как к сыну, а я и мой брат-близнец Леонид, бывшие тогда студентами Политехнического института, очень с ним подружились. И дружили всю жизнь, хЬтя в те­чение 28 лет, после того, как в 61 -м году Рудик остался на Западе, наше общение с ним ограничивалось лишь редкими секретными письменными контактами и телефонными разговорами через третьих лиц», - вспо­минает Любовь Мясникова.

А вот как рассказывает о Рудольфе ее брат Лео­нид Романков: «Это было в конце 50-х годов. Первой с ним, по просьбе знакомой пианистки (Елизаветы Михайловны), познакомилась моя сестра Люба и пригласила Рудика к нам Ъ гости. Нам всем было тогда около семнадцати лет. Рудик недавно приехал в Ленинград из Уфы, жил в интернате при Ваганов­ском училище, которое к тому времени заканчивал. Он не очень прижился там, видимо, чувствовал себя одиноко, и мы легко подружились. В первый раз он пришел к нам на обед в воскресенье в три часа дня, а ушел в три ночи.

С тех пор он обедал у нас почти каждое вос­кресенье. У нас сложились очень доверительные отношения, особенно у Любы. Она тоже занималась классическими танцами и очень интересовалась ба­летом.

Рудик жил с нами общими интересами. Насту­пали времена «оттепели», и появились книги до того невиданных авторов: Ремарк, Хемингуэй, Цветаева, Мандельштам. Обсуждали живопись импрессиони­стов. Мы с сестрой учили английский язык, и Рудик стал брать уроки у того же преподавателя. Вряд ли он тогда осознанно готовился к бегству на Запад, но, в принципе, знание языка помогло ему там легче

адаптироваться».

И если уж говорить об увлечении Рудольфа ино­странными языками, следует добавить воспоминания учившегося с ним Алика Бикчурина: «Я видел его с книгами Драйзера, Хемингуэя, Золя (последнего на французском языке). Помню, меня смутила неволь­ная зависть при виде романа «Жерминаль» в руках у Рудольфа: он усердно учил французский язык...»

 

*   *   *

Успешная учеба в училище привела к тому, что, наконец, наладились отношения с отцом. Тот смирил­ся с выбором сына, хотя говорил при этом: «Ладно, он уехал. Посмотрим, что из этого выйдет». Мать была рада.

Рудольф часто бывал в доме своего педагога Александра Пушкина, жил у них.

Второй год учебы прошел в непрерывных заняти­ях. Для мужского танца были характерны основатель­ность, солидность, а Рудольф демонстрировал порыви­стость, экспрессию, редкие для мужчины-танцовщика выворотность и пластичность движений.

В том году его партнершей становится Алла Си­зова, талантливая, красивая балерина, обладающая парящим прыжком. Они готовят па-де-де Дианы и Актеона из балета «Эсмеральда» и исполняют его на отчетном концерте в июне 1957 года.

 

В то время каждую весну в Москве проходили вы­ступления лучших учеников балетных школ страны. В апреле 1958 года на этом смотре молодых творче­ских сил ленинградскую школу доверили представ­лять Алле Сизовой, Маргарите Алфимовой, Наталье Макаровой, Юрию Соловьеву и Рудольфу Нурееву.

В первый вечер Сизова из-за болезни не смогла участвовать, и Рудольф танцевал один. Он танцевал после прекрасно выступивших Макаровой и Соловье­ва; тем не менее, его выступление «ошеломило зал». На следующий вечер дуэт из «Корсара» Сизовой и Нуреева вызывает восторг зрителей.

Известный танцовщик Большого театра Вла­димир Васильев вспоминает о том выступлении Рудольфа: «Нуреев всех изумил своим животным магнетизмом и эмоциональным погружением в танец. Его надо было видеть живьем, ведь когда смотришь съемки того времени, они не передают того эмоцио­нального накала».

Тогда же Нуреев после окончания училища по­лучает приглашение в Большой театр и театр Ста­ниславского.

На выпускных экзаменах в июне того же года Рудольфа ожидает еще один триумф. Балерина Ки­ровского театра Вечеслова в газете «Вечерний Ленин­град» писала: «...наибольший успех выпал на долю Аллы Сизовой и Рудольфа Нуреева. Он врывается в танец с необычайной экспрессивностью. Нельзя не оценить высоко большую работу, проделанную вы­пускником под руководством своего педагога всего за три года».

Танцевал Рудольф и сольную партию Фрондосо из «Лауренсии», чем удостоился похвалы примы-

балерины Кировского театра Натальи Дудинской, которая, на сомнения Нуреева о месте работы после    окончания училища, сказала: «Оставайтесь здесь, и мы вместе будем танцевать «Лауренсию». Это сняло его сомнения.

Впрочем, назначение его в Кировский театр не прошло гладко. В какой-то момент министерство культуры Башкирии стало настаивать на возвращении его на работу в Уфу, поскольку именно оттуда он был  направлен на учебу в хореографическое училище.

Для Рудольфа это было едва ли не трагедией. Но видеть в этом происки недоброжелателей было бы странно, в СССР в то время существовал общий порядок, по которому учащиеся, окончившие учеб­ное заведение, обязаны были отработать три года по направлению государства. В данном случае это была Уфа, ведь стипендию за Рудольфа платила Башкирия. И то, что он, в конце концов, был оставлен в Ленингра­де, явилось исключением из правил. Предполагалось, что в «столичном» театре он в большей степени про­славит родную республику.

*   21 *

Итак, свершилась мечта Рудольфа. Он, минуя кордебалет, принят на работу в Кировский театр в качестве солиста балета. Он - солист лучшего и ста­рейшего балетного театра России.

Дебютировал в Кировском театре Рудольф 25 октября 1958 года в танце па-де-труа из «Лебединого озера» с Нонной Ястребовой и Галиной Ивановой.

Но настоящий дебют произошел 20 ноября, когда он выступил с Дудинской в «Лауренсии», в обещанной ею партии испанца Фрондосо. Рудоль­фу шел двадцать первый год.

«Он выучил роль очень быстро, - вспоминала Дудинская через 35 лет на фестивале «Белые ночи». Рудольф стал её последним Фрондосо. - Я подумала, что он подойдёт на эту роль - с его темпераментом,
молодостью и техникой. Я уже танцевала «Лауренсию» с Чабукиани, который поставил её для меня, и с  Константином Михайловичем (Сергеевым), который  был очень, очень сильным. И я беспокоилась, удержит ли меня Рудик в некоторых поддержках, ведь это было его первое выступление в главной роли. Но он =. был внимательным и держал меня очень хорошо. Он оправдал все мои ожидания».

«Нуреев сразу продемонстрировал уверенное владение сложным, острым портретным рисунком и так захватил нас быстрым темпом танца, элементами полета, точной, порой ошеломляющей динамикой поз,  что мы невольно думаем о большом будущем моло­дого артиста», - писала критик Валерия Чистякова о Фрондосо - Нурееве в том спектакле. Все биографы обращают внимание на то, что Наталье Михайловне Дудинской к тому времени ис­полнилось сорок шесть лет. Она тоже окончила Ленинградское хореографическое училище - ученица  А. Я. Вагановой, была ведущей балериной Кировского Шатра и четырежды награждалась Государственной премией СССР.

  Существует мнение, будто бы Дудинская пригла­сила Рудольфа, чтобы вдохнуть новую жизнь в свое положение на сцене; но, как настоящая звезда, она не нуждалась в этом. Через два года она станцевала кокетливую Китри в «Дон Кихоте», и Нуреев сказал: «Она всем показала, как надо танцевать».

Дудинская видела в Нурееве равную ей восходя­щую звезду и хотела поддержать его. Он понимал это и всегда был ей благодарен.

За три года работы в Кировском театре Нуреев исполнил 14 партий, включая главные в балетах «Дон Кихот», «Жизель», «Лебединое озеро», «Баядерка», «Щелкунчик», «Спящая красавица». С ним выступают и другие ведущие балерины театра - Алла Шелест, Ирина Колпакова, Ирина Зубковская, Нинель Кургапкина.

Первое время Рудольф жил в общежитии, но уже в том же году получил комнату в двухкомнатной квар­тире. Его соседкой по квартире стала Алла Сизова. Вселение двух квартиросъемщиков в одну изолиро­ванную квартиру было нормой для послевоенного Ленинграда. Однако Рудольф заподозрил в этом чьи-то намерения соединить их: «Они думают, что я на ней женюсь. Никогда».

К Рудольфу перебирается его старшая сестра Роза, а к Алле - ее родители. Квартира превращается в обычную коммуналку, и весь чей-то возможный план создания новой образцовой советской семьи рухнул... К тому же с Рудольфом случается несчастье - он порвал связку на правой ноге. По заключению врачей ему грозит долгое лечение. Для танцовщика это трагедия.

Выручает его в очередной раз семейство Пуш­киных. Он перебирается к ним жить, а хозяйка дома, супруга Пушкина Ксения лечит его. Душевный покой, теплота и домашняя обстановка спасают его. Уже через месяц он приступает к занятиям.

 

 

*     *     *

Весной 1959 года Нуреев вместе с Нинель Кургапкиной получают роли в балете «Гаяне». Кургапкина - блестящая балерина, ученица А.Я. Вагановой. Ее прыжки, фуэте, вращения, сочетаемые с выразитель­ным финалом, всегда вызывали восторг зрителей.

С этого спектакля начинается их творческий союз, переросший в настоящую дружбу длиною в жизнь. Независимость характеров и полная самоот­дача на сцене сблизили их. Они десятки раз повторяли сложные элементы танца и готовы были работать до изнеможения. Премьера спектакля проходит 10 мая с большим успехом.

Летом 1959 года Нуреев в составе советской делегации едет на Международный фестиваль мо­лодежи и студентов в Вене. Не обошлось без слож­ностей - его фамилии первоначально не оказалось в списке кандидатов на поездку. От Кировского театра на  фестиваль попали Юрий Соловьев, Татьяна Легат, Нинель Кургапкина, Алла Сизова, Алла Осипенко, Ирина Колпакова и Рудольф Нуреев.

Вена поразила Рудольфа. «Я горячо полюбил Вену. Она явилась в моих глазах самым веселым, са­мым красивым и самым гостеприимным из городов», - вспоминает он.

Выступления на фестивале приносят заслужен­ный успех «молодым посланникам советского балета». Алла Сизова и Рудольф Нуреев, танцуя «Хореографи­ческие миниатюры» в постановке Ю.Н. Григоровича, получают единственную в своей категории десяти­балльную оценку и занимают первое место.

Помня трудности с приобретением хорошей обу­ви в России, Рудольф в Вене покупает всем сестрам красивые туфли, матери сапоги, а попав после Вены в Болгарию, покупает матери еще и шубу.

*   *   *

Осень прошла в подготовке новых партий. В «Баядерке» - воин Солор, в «Жизели» - Альберт. Его выступлений ждут, поклонницы встречают его у дверей театра - автографы, цветы...

Дебют Рудольфа с Ириной Колпаковой в «Жизе­ли» 12 декабря 1959 года потряс балетную публику Ленинграда. Вопреки традиции все было новым -трактовка партии, покрой костюма, элементы танца. Все это Рудольф делает сам, преодолевая чьи-то мне­ния. Это был взрыв. Театр сотрясали аплодисменты и топот. «Я первым играл Альберта влюбленным с самого начала», - напишет он.

  В тот раз Рудольф танцевал и для матери. Она сидела в первом ряду и плакала от переполнявшей ее радости, видя, как принимают ее любимого сына.

Ленинградский знакомый Нуреева Леонид Романков, бывший на том спектакле, вспомнит впо­следствии: «Я никогда не мог понять, откуда в нем врожденный, казалось бы, аристократизм, благород­ство поз и движений! Мало того, что он был очень красив - с резким, немного хищным профилем, нервно вырезанными ноздрями и прекрасной улыбкой, - но и осанка, движения тела, поворот головы. Выходит граф Альберт, и вы забываете о сыне многодетного политработника из глубокой провинции, в каждом самом маленьком жесте читалась многовековая куль­тура дворянского рода!»

Нуреев сделал роль партнера в балете более значимой. До него партнер поддерживал балерину, оставаясь на втором плане. Танец Нуреева был выра­зительным. Он первым среди советских танцоров стал выходить на сцену в белом облегающем трико. Все камзолы и пиджаки были темного цвета, укорочены, тесные в талии и свободные в плечах. Он показывал не только драматургию танца, но и красоту челове­ческого тела, изящность движений и силу в момент поддержки партнерши. Казалось бы, очевидные ныне вещи, но как трудно было ему в свое время преодо­левать устаревшие традиции...

Зарплата Рудольфа составляла 250 рублей, по тог­дашним меркам - очень приличная зарплата. Напри­мер, молодые специалисты после окончания ВУЗа получали на производстве 100-110 рублей. Полови­ну денег Рудольф посылал родителям. Мать и отец приезжали в гости к сыну и однажды побывали на

спектакле. «Разочарование моего отца, - вспоминает его дочь Резеда, - сохранялось до тех пор, пока он не увидел выступление Рудольфа на сцене Кировского театра в Ленинграде. Он понял, что это было то, чего хотел Рудольф, и что это его судьба».

*   *   *

Живя в Ленинграде, Рудольф стремится познако­миться с образцами зарубежного искусства, используя для этого каждый приезд зарубежных творческих кол­лективов. Он постоянно нарушает «рекомендации» не общаться с иностранными представителями и, в частности, знакомится с приехавшей на гастроли аме­риканской актрисой Лолой Фишер, исполнительницей роли Элизы Дулитл в пьесе «Моя прекрасная леди».

Когда в Москву должен был приехать «Американ балле тиэтр» с участием звезд мирового балета - Ма­рией Толчиф и Эриком Бруном, которых Рудольф с нетерпением ожидал увидеть, его самого и Нинель Кургапкину в составе советской делегации направ­ляют на Берлинский фестиваль социалистических стран.

Эта поездка, возможно, в другой момент вполне обычная, сильно раздражает Нуреева, поскольку после фестиваля им приходится в течение месяца гастроли­ровать по городам и весям ГДР. К тому же Кургапкина, в нарушение всех «рекомендаций», ходит в брюках, и за это по возвращении подвергается резкому пори­цанию функционеров в министерстве культуры. Она становится «невыездной».

Рудольфу так и не удалось познакомиться с Бру­ном - лучшим танцовщиком Запада. Он видит Бруна
только в любительской записи и восхищается им: «...холодный, настолько холодный, что обжигает».

Была еще поездка в Йошкар-Олу в январе 1961 года. Обычная по тем временам поездка. Тогда за­ботливые администраторы в командировочных удо­стоверениях писали фразу типа: «Проезд разрешаю купейным вагоном скорого поезда или самолетом» Строптивому Нурееву проезд самолетом не разреши­ли, что привело его в неистовство. Две ночи в поезде и первое же выступление на скрипучей сцене побуж­дают его прервать гастроли и вернуться домой.

Результат - чиновник от министерства уведом­ляет его о том, что он лишается поездок за границу. Печать «невыездной» ставится и на его биографии .

Рудольф в своей последующей творческой жизни станцует более ста партий, но одна так и останется не исполненной - партия Фархада в «Легенде о любви» Ю.Н. Григоровича, в сказке о персидской царице и ее любви к очаровательному юноше.

Все, что он танцевал до сих пор, были партии в состоявшихся спектаклях с состоявшимися балерина­ми. Он мечтал о новом, вновь поставленном балете, новой, никем не сыгранной роли, с новой, никому не известной балериной. Григорович ставит такой балет и приглашает Рудольфа на ведущую роль. Тот с боль­шим увлечением взялся за нее. Он хотел вложить в эту роль всю свою необузданную страсть, восточный темперамент. Но уже созданный танец не состоялся из-за неувязки в расписании репетиций и последовав­шей на этой почве ссоры с постановщиком спектакля Юрием Григоровичем.

Не судьба. Вернее - такова судьба.

Вот как описывает те события известный фото­граф, драматург и прозаик Нина Аловерт: «Когда Григорович начал работать над «Легендой о любви», Пушкин предложил Григоровичу обратить внимание на Нуреева. «Понимаешь, - говорил Григорович, - я стоял в балетном классе у палки, и Пушкин стоял в балетном классе у палки. Я делал батман, и Пушкин делал батман. Как-то в классе Саша сказал мне, что у него есть ученик, очень способный. Я посмотрел на Нуреева и подумал: это - Фархад. Татарчонок, тоненький, очаровательный. Но с характером у него было плохо».

Григорович готовил Нуреева в первый состав исполнителя роли. Со слов Григоровича знаю, как однажды он и художник Сулико Вирсаладзе смотрели репетицию уже поставленного адажио. Танцевали молодые танцовщики Эмма Минчецок и Рудольф Нуреев. В полукруглые окна репетиционного зала на улице зодчего Росси лился холодный свет зимнего петербургского утра. Для тех, кто никогда не был в Петербурге, трудно объяснить, что петербургское «освещение» сродни театральному, оно подчерки­вает почти мистическую красоту этого города. Так вот, в этом свете зимнего петербургского утра два юных артиста танцевали настолько фантастически, что Григорович, как он говорит, не понимал, может такое быть на самом деле или нет. После окончания адажио Вирсаладзе сказал Григоровичу: «Я не могу поверить, что мы это видели». Увы, мы, зрители, не увидели этот дуэт.

Позднее Алла Осипенко напишет: «Тогда в Пари­же я оказалась случайной свидетельницей его мыслей и желаний. Он мечтал вернуться в Ленинград и стан­цевать «Легенду о любви», которую не станцевал из-за глупого конфликта с Ю.Н. Григоровичем. А начинал он с репетиций со мной, и по тем малым встречам можно предположить, что его участие в этом спектакле стало бы выдающимся явлением в Кировском балете». В этой же книге она приводит рассказ Сулико Вирсаладзе: «Знаете, пару дней тому назад Нуреев обратился ко мне с просьбой поехать с ним на фабрику, где делают материалы «ликро», и выбрать нужное количество и нужные цвета для его костюмов в «Легенде о любви». Впервые в жизни ко мне обратился артист с такой просьбой... Он оставил там почти все деньги, выданные ему на гастроли...».

 

* * *

Весной 1961 года Кировский театр планировал гастрольную поездку в Париж и Лондон. Нуреева в объявленном составе, естественно, не оказалось. Тем не менее, за месяц до отъезда он все-таки включен в список отъезжающих; шаг для руководства театра вынужденный - по настоянию зарубежных органи­заторов к участию в гастролях привлечены лучшие молодые силы театра.

И вот 11 мая - аэропорт, самолет, Париж. Отель «Модерн», театр «Пале-Гранье».

Рудольф быстро знакомится с французскими ар­тистами и в нарушение «правил» встречается с ними в свободное время. О, этот пьянящий воздух весеннего Парижа! Французские танцовщики Клер Мотт, Клод Бесси и Пьер Лакотт, его первые знакомые, показыва­ют город, знакомят с культурной жизнью.

Гастроли тем временем идут с большим успехом. Ведь «...в области балета мы впереди планеты...».

Париж рукоплещет советским артистам.

Блеснувший с Тер-Степановой на генеральной репетиции «Спящей красавицы» накануне премьеры, открывающей гастроли, Рудольф появляется на сцене лишь на пятый день в отрывке из «Баядерки» в роли воина Солора, и ... покоряет Париж.

Реакцию зрителей можно было сравнить только с выступлением Нижинского полвека назад, пора­зившим эмоциональных парижан сексуальным маг­нетизмом и темпераментом.

Назавтра пресса отреагировала совершенно однозначно - советская труппа богата талантами, но Нуреев - «бриллиант в короне».

В тот вечер после спектакля Клер Мотт познако­мила Рудольфа со своей подругой Кларой Сент, сим­патичной дочерью аргентинского промышленника, молодой, свободной, уже успевшей в свои двадцать лет увидеть мир.

*   *   *

Поведение и времяпровождение советских арти­стов за рубежом контролирует КГБ в лице своих пред­ставителей, как внедренных в коллектив (в Кировском театре эту роль выполнял заместитель директора В.Д. Стрижевский), так и находящихся в структуре со­ветского посольства. Обычная практика тех лет. Все "отклонения от «нормы» тут же доносятся «наверх». И вот уже Шелепин докладывает на заседании ЦК КПСС: «3 июня сего года из Парижа поступили дан­ные о том, что Нуриев Рудольф Хаметович нарушает правила поведения советских граждан за границей, один уходит в город и возвращается в отель поздно ночью. Несмотря на проведенные с ним беседы профилактического характера, Нуриев не из­менил своего поведения...».

Над Нуреевым сгущаются тучи.

С одной стороны - невероятный успех, вручение премии Вацлава Нижинского Парижской Академией Танца, участие вместе с другими артистами в интер­вью газете французских коммунистов «Юманите»; с другой - «... не изменил своего поведения...»

Директор театра К.М. Сергеев получает рас­поряжение о немедленной отправке Нуреева в СССР. Сергеев на свой страх оттягивает выполнение этого решения в надежде, что все удастся как-то уладить. Сергей Коркин, заместитель Сергеева, требует от Нуреева прекращения встреч с Кларой Сент, что  тот, естественно, игнорирует, продолжает встречи с ней, чем и усугубляет свое положение.

14 июня Москва в третий раз требует отправки Нуреева на родину. Через день, 16 июня состоится переезд труппы в Великобританию для продолжения гастролей, и в аэропорту, когда вся труппа садится на самолет в Лондон, Нурееву вдруг сообщают о срочном вызове его в Москву. По одной версии - для участия в правительственном концерте, по другой - в связи с заболеванием матери. Обе версии не кажутся ему убе­дительными, и он отчетливо понимает, что наступает; развязка: «Я почувствовал, как кровь отхлынула от моего лица. Танцевать в Кремле, как же... Я знал, что это повлечет: я навсегда лишусь заграничных поездок и звания солиста. Меня предадут полному забвению. Мне просто хотелось покончить с собой».

Есть много версий описания тех событий в аэро­порту Ле Бурже в Париже. Кто-то видел, как Нуреев бился головой о стену; кто-то рассказывает, что он присел около колонны и плакал. По одной версии -было два полицейских и шесть шагов Нуреева в их сторону; по другой - появились шестеро полицейских и были два стремительных па к ним. Описывается даже факт, что кто-то был скручен полицейским и

оттеснен от Нуреева.

Достоверно известно, что Рудольф, узнав об от­правке его в Москву, сообщил об этом пришедшему проводить его Пьеру Лакотту. Тот вызвал по телефону Клару Сент, а она привела в зал двух полицейских. Нуреев должен был сам обратиться к ним с прось­бой о политическом убежище, и он, сжигая мосты в прошлое, делает это: «Я хочу остаться. Я хочу остаться».

Все это пресса назовет «прыжком к свободе», а Нуреев заочно будет осужден советским судом на семь лет по статье «Измена Родине».

Вот как это звучит на юридическом языке: «При­говором Судебной коллегии по уголовным делам Ле­нинградского городского суда от 2 апреля 1962 года Нуреев Р.Х. по ст. 64 «а» УК РСФСР с применением ст. 43 УК РСФСР осужден к 7 годам лишения свободы с конфискацией имущества по обвинению в том, что, находясь в гастрольной поездке в составе балетной труппы Ленинградского театра оперы и балета им. Ки­рова во Франции, отказался возвратиться из-за гра­ницы в СССР».

Михаил Барышников, через десять лет после Нуреева также выбравший Запад, скажет: «Бегство Рудольфа было самой естественной в мире вещью.
Другим людям, включая меня, требовались годы раздумий, планов, сомнений, мы долго набирались смелости. Но Рудольф не нуждался в смелости. У не­го было столько смелости, что это даже была уже не смелость... Поэтому запереть его во французском аэропорту - все равно, что держать птицу в клетке, а потом вдруг распахнуть дверцу».

В России тем временем проводится расследование - вызовы «куда следует» и допросы коллег,
друзей, знакомых, родственников. Делаются соответствующие «оргвыводы» - С. Коркина уволили «за
политическую близорукость» и исключили из партии, Стрижевскому объявили выговор «... за непринятие
своевременных мер по отправке. Нуреева в СССР». Ну, а соответствующим службам поступил приказ с по­
меткой «совершенно секретно»: «Никаких контактов с Нуреевым. Никаких виз его родственникам».
 Фарида Нуреева и ее дочь Роза, все еще на что-то надеясь, едут в Москву к министру культуры Фурцевой. Фарида готова выехать в Париж, чтобы уговорить Рудольфа вернуться домой. Фурцева отказывается их принять.

   Итак, Рудольф остался в Париже. Без вещей — они улетели в Лондон. Без денег — осталось тридцать франков. Без работы.

После преодоления формальностей, длившихся до десяти вечера, он вновь встречается со своей по­кровительницей Кларой, которая увозит его на квар­тиру близ Люксембургского сада: «...Я не знал, что меня ждет. Я знал только одно: у меня есть друзья. Никакого плана. Никакого проекта. Но у меня была большая уверенность в будущем. Испытывал ли я сожаление? Ничуть. Но, тем не менее, я чувствовал себя несколько уставшим. Произошло столько всяких событий, и с такой быстротой!»

Вспомним сопутствующие ему по жизни цвета: красный, белый, синий. Но ведь это цвета госу­дарственного флага Франции.

Здесь в Париже, в аэропорту Ле Бурже 16 июня 1961 года Рудольф Нуреев попросил политического убежища. Позднее здесь добивается выдающихся успехов в Парижской Опере и ставит в 1992 году свой последний балет «Баядерка». Здесь получает пре­мию Нижинского от Парижской Академии Танца, а за заслуги перед Францией ему вручают в 1987 году орден «Почетного легиона» и в 1992 году - орден «Командора искусств и литературы». Своим домом он считает квартиру в Париже на левом берегу Сены, на набережной Вольтера, 23.

Здесь же в Париже он и похоронен на кладбище Сент-Женевьев-де-Буа.

Рудольф прожил две жизни - там, в оставленной родине СССР; и здесь, за рубежом.

Годы рождения в этих «жизнях» 1938 и 1961 со­относятся как: 38/61=0,62

Так в его судьбу вошла Франция.

Первые дни после «прыжка к свободе» проходят для Рудольфа в сильных переживаниях и попытках осмыслить случившееся. «Я больше никогда не увижу мать», - думает он.

Наутро он и Клара попали на первые полосы всех парижских и мировых газет. «Правда», естественно, не написала ни строчки. На фотографии тех дней мы видим встревоженное лицо молодого светловолосого человека, взволнованно говорящего в микрофон.

Вскоре Рудольф получает «вид на жительство», а чуть позже - приглашение в труппу Балета маркиза -_л де Куэвас, где начинает репетировать с балеринами Ниной Вырубовой и Розеллой Хайтауэр. Восемь тысяч долларов в месяц - таков его оклад с этого момента.

23 июня состоится его дебют в роли принца Флоримунда в балете «Спящая красавица». Эту роль он должен был играть в Лондоне, в «Ковент-Гарден», в составе Кировского балета, в том же спектакле, в тот же день. Все получилось по иному - другая страна, и другой театр, другие исполнители. Только успех был дожидаемым, зрители приветствовали его овациями и вызывали после спектакля на авансцену 28 раз.

«Он был не столько страстным, сколько неукротимым и неоскверненным...» - скажет известная  балерина Виолетт Верди.

«У него есть то, без чего не бывает премьера-танцовщика - индивидуальность...» - напишет Гарольд Шайнберг в «Нью-Йорк тайме».

«Спящая красавица» ставилась в течение месяца, *и Рудольф выходил на сцену, попеременно исполняя • партию Принца и па-де-де Голубой птицы. На первом °; исполнении па-де-де разразился скандал. Группа V французских коммунистов под свист и вопли кричала:  «Предатель! Возвращайся в Москву!»

 Скандал только подогрел интерес к личности Нуреева. Все билеты на представления с его участи­ем были мгновенно раскуплены. Газета «Юманите» сообщила о скандале на своих страницах, и это было ; прочитано в Ленинграде. Тамара Закржевская сообщи­ла Пушкину о том, что Рудика освистали в Париже, на  что тот ответил: «Слава Богу! Он жив и танцует это самое главное!»

 Приехавшая в те дни посмотреть на Нуреева, .балерина и хореограф Бронислава Нижинская сказала: «Это новое воплощение моего брата». Она имела в виду исполнение Голубой птицы Вацлавом Нижинским в его первом парижском сезоне в 1909 году. 

 Вскоре Балет маркиза де Куэвас отправляется в двухмесячное турне по Франции с представлениями, в которых Рудольф танцует с популярной примой Розеллой Хайтауэр по шестнадцать раз в месяц.

 

* * *

В Довиле Рудольф представлен «длинноногой красавице с оливковой кожей» Марие Толчиф - звезде труппы «Русские балеты в Монте Карло». По словам Розеллы Хайтауэр: «...Это была встреча двух пламенных темпераментов - татарина и инди­анки». Сама Толчиф позднее скажет: «... Я глаз не могла от него оторвать».

Рудольф и Мария едут в Королевский балет Копенгагена - она для участия в гала-концерте с Эриком Бруном, а он - чтобы познакомиться с ним и поучиться.

  Лед и пламень - так можно охарактеризовать встречу двух артистов-танцовщиков. С одной стороны - жгуче-холодный Эрик с совершенным владением техникой танца в традициях школы датского хорео­графа Августа Бурнонвиля; с другой - обжигающе-страстный Рудольф - ученик Вагановской школы, хотя и имеющий погрешности в технике, но несущий в своем танце экспрессию и порыв.

Эрик Брун - звезда западного балета, находящая­ся в зените славы - отличался «сдержанно-изысканной и одновременно мужественной манерой танца».

Рудольф Нуреев - восходящая звезда с востока, жадно впитывающая все для него новое и лучшее в танцах.

   Встреча двух  танцоров привела к взаимной работе. Класс вел Брун - уверенный и прагматичный. Его попытка взять класс у Нуреева прервалась на середине за­нятия из-за излишней, по мнению Бруна, нагрузки. Познакомившись с различиями в технике друг друга, они экспериментируют. Дополнительно берут классы у Веры Волковой, ученицы Вагановой, танцевавшей в юности с учителем Нуреева - Пушкиным. Она - знаток школы датского педагога и хореографа де­вятнадцатого века Августа Бурнонвиля и лучший, по мнению Бруна, педагог.

«Чтоб мне Бога за бороду дернуть!» - кричит Волкова на занятиях. Это привлекает Рудольфа.

*   *   *

Однажды зазвонил телефон. Волкова взяла труб­ку и позвала Рудольфа: «Это Марго Фонтейн, - раздалось в трубке. - Не хотите ли танцевать на моем гала-концерте в Лондоне?»

Существуют разные версии об этом разговоре, из которых следует, что его могло и не быть. Переговоры об участии вела одна из организаторов концерта Колет Кларк. Именно она и Вера Волкова убедили Фонтейн пригласить Нуреева для участия в концерте. Когда та попросила Клару: «Я его в глаза не видела. Спроси Веру, хороший ли он танцовщик», то получила ответ: «Вера считает его гением. Она говорит, что у него есть «дух»...»

Ясно одно - благотворительный концерт в пользу Королевской академии танца проводит ее президент, блистательная дама Марго Фонтейн - самая известная в Англии балерина. Нуреев включен в список при­глашенных исполнителей и для обсуждения вопросов участия отправляется в Лондон.

Они встречаются у Марго Фонтейн и покоряют друг друга. «Меня приютила не супруга посла и не великая балерина, - рассказывает Нуреев. - Меня с самого начала покорило ее теплое, простое обхождение. Я тут же понял, что обрел друга». Знакомство с Лондоном, с основателем и руково­дителем Королевского балета Нинет де Валуа, хореографом Фредериком Аштоном дают ему надежду на продолжение творческих контактов.

Гала-представление состоялось 2 ноября 1961 го­да в Королевском театре. Нуреев танцует соло под музыку «Трагической поэмы» Александра Скрябина и далее по ходу концерта па-де-де из «Лебединого озера» с Розеллой Хайтауэр. Его сольное выступле­ние ошеломило англичан. «Яростный напор вызвал , шок, как при виде дикого животного, выпущенного в гостиную», - пишет Александр Бланд, а газеты от­мечают: «...страстное самозабвение - новинка для лондонской публики».

*   *    *

Тем временем завершается контракт Нуреева с Балетом маркиза де Куэвас, и он на некоторое время оказывается свободным. В этот недолгий период Рудольф принимает участие в независимом пред­приятии - «Труппа четырех». Розелла Хайтауэр, Соня Арова, Эрик Брун и Рудольф Нуреев планируют вы­ступление в нескольких крупных городах. Соня Арова была невестой Эрика Бруна, но к моменту встречи с Нуреевым обручение их распалось. Они занимаются в Париже. Отношения их противоречивы: «Эти отно­шения никогда не были легкими, - вспоминает Соня Арова, - Эрик держал себя под полным контролем, а Рудольф подчинялся настроению».

Удачное начало в Каннах, Лондоне, Париже, где блистательная публика вызывала участников пред­ставления восемнадцать раз, позволяло надеяться на успех предприятия, но травма ноги Эрика поставила выступления квартета под угрозу срыва. Менять что-либо было поздно, и Рудольф берет на себя партии Эрика, чем демонстрирует свою незаурядную способ­ность мгновенно включаться в неожиданную ситуа­цию. Через неделю он, по просьбе Бруна, появляется вместо него в ранее запланированном выступлении с Марией Толчиф и на американском телевидении, чем привлек внимание всей Америки.

 

*   *   *

Вскоре произошло событие, круто изменившее жизнь Нуреева - Нинет де Валуа пригласила его тан­цевать партию Альберта в балете «Жизель» с Марго Фонтейн: Всего три спектакля.

Это были риск и шанс. Фонтейн исполнилось 42 года, и она дебютировала в партии Жизели за год до рождения Рудольфа. Будет ли убедительным этот дуэт? Смогут ли две столь разные личности, всемирно прославленная Дама и скандально известный юноша, создать творческий дуэт?

На опасения коллег в том, что появление Нуреева может произвести разрушительный эффект, Нинетт де Валуа ответила: «Если кто-то один может прийти и ис­портить стиль Королевского балета, мы заслуживаем, чтобы его испортили». Интуиция не подвела Нинет де Валуа, и в этом ее заслуга перед мировым балетом. Происходит невероятное! Фонтейн благодаря

Нурееву переживает вторую молодость, контрастируя строгостью и изысканностью линий своего танца с необузданной энергией молодого Нуреева.

Двенадцать репетиций длится поиск взаимо­понимания партнеров, и на тринадцатой их встрече 21 февраля 1962 года исполнением ведущих партий в балете «Жизель» на сцене переполненного театра Ковент-Гарден состоялся дебют  дуэта двадцатого века: Фонтейн - Нуреев.

На спектакле присутствовали королева Елизавета и вся высочайшая публика. «И вот появилось это су­щество с луны. Он был гораздо красивей, чем я могу описать, с широкими ноздрями, огромными глазами и широкими скулами», -делится своими впечатлениями принцесса Маргарет. Двадцать три раза выходили танцоры на поклон по окончании спектакля.

О том дебютном спектакле Александр Бланд из «Обсервер» напишет: «У нас были Альберты всех типов - благородные, пылкие, мужественные. Здесь мы увидели сочетание всех этих качеств с добавле­нием жизненно важного собственного ингридиента». Под псевдонимом Александр Бланд писали Мод и Найджел Гослинги, у которых Рудольф жил в Лондоне.

В новом творческом союзе Фонтейн - Нуреев ^а был взаимный интерес. Она ввела Нуреева в высший свет и озарила его сиянием своей славы. Он вернул ей молодость и продлил ее сценическую жизнь. После оговоренных трех представлений Нуреев начинает постоянно работать в труппе Королевского балета на
правах приглашенного артиста. «Если бы я не нашел Марго, я пропал бы», - скажет Нуреев.

Своим искусством они покорили весь мир. Им рукоплескали чопорный Лондон и легкомысленный Париж, изящная Вена и темпераментный Милан, пре­сыщенный Нью-Йорк и далекий Мельбурн. Рукопле­скали до боли в ладонях, до срыва голосов криками «браво», до потери ощущения реальности.

Что это было? Двадцать, сорок минут, полтора часа аплодисментов. Сцены, усыпанные цветами; и бесконечные поклоны артистов перед счастливыми зрителями. Это до какой же степени надо было до­вести почтенную публику, чтобы превратить ее в ревущую от восторга толпу, напоминающую в своем выражении чувств стадо бизонов, несущихся по го­рящим прериям.

И все это происходит не на оглушенных грохотом децибелов стадионах, а на представлениях достопочтенного классического балета.

Фонтейн и Нуреев - звучит как заклинание. Про­славленный дуэт выступал в представлениях более семисот раз.

Вот отклик жены президента США Жаклин Кеннеди на представления прославленного дуэта в  Нью-Йорке: «Помню, их вызывали сорок раз. Руки у людей распухли, стали черно-синими. Глядя на них, можно было компенсировать упущенных Нижинского и Шаляпина. Это было одно из сильнейших художе­ственных впечатлений в моей жизни...».

Тогда же миссис Кеннеди пригласила Фонтейн, Нуреева и Аштона в Белый дом на чай, где и со­стоялось их знакомство. После чая, при посещении Овального кабинета Рудольф, уловив момент, сумел посидеть в кресле Президента Соединенных Штатов. А еще через минуту президент Кеннеди сам привет­ствовал великих артистов.

*   *   *

Выдающихся танцовщиков немного, а настоящих дуэтов просто мало.

В чем же секрет легендарного дуэта Фонтейн-Нуреев?

Это было партнерство-соперничество. Каждый выступал на пределе своих сил и не давал другому пар­тнеру ни малейшей возможности выступать слабее.

И потом, они просто были влюблены друг в друга, и об этом есть масса свидетельств их друзей и коллег. Их па-де-де из второго акта «Лебединое озеро» было «одним из самых очаровательных любовных дуэтов,
когда-либо виденных в Мельбурне», - напишут в га­зетах, а мы бы добавили - во всем мире тоже.

Когда через много лет больная раком Фонтейн будет стеснена в средствах, «скряга» Нуреев станет анонимно оплачивать ее больничные счета, а после ее смерти скажет: «Мне следовало на ней жениться».

 

 

Десятого марта 1962 года Нуреев летит в Нью-Йорк, где вместе с Соней Аровой танцует па-де-де из балета «Дон Кихот» во время выступления Чикагской оперы в Бруклинской академии музыки. Нуреев запро­сил за выступление две с половиной тысячи долларов и получил их. На слова Аровой, что она не осмели­вается просить увеличения ставки, он ответил: «Иди и проси, или я танцевать не буду». В тот период все деньги он старался получать наличными и открыл счет в банке только по настоянию Аровой, которой надоело таскать большие суммы в своей сумочке.

Все па-де-де Нуреев переделал и заставил Арову ночью в гостинице переучивать движения танца. Он был абсолютно уверен в успехе. Успех пришел: «Если соло Нуреева изобиловало великими обещаниями, Соня Арова блистала изысканным совершенством», - напишет «Дансинг тайме».

Вернувшись в Лондон, Рудольф погружается в театральную жизнь Ковент-Гарден. Они с Эриком снимают одну меблированную квартиру и ездят на репетиции на машине, при том, что ни тот, ни другой не имеют прав на ее вождение. В тот первый сезон в Ковент Гарден Нуреев танцует в «Спящей красавице» с известной балериной Иветт Шовире и в «Лебеди­ном озере» с Соней Аровой. Эрик танцевал в тех же балетах с Надей Нериной.

Жизнь полна событий, но следует отметить два действия Рудольфа.

Во-первых, он знакомится с Сондером Горлинским, согласившимся стать его финансовым агентом. Вкладывая заработанные Нуреевым деньги, он уводит их от налогообложения и обеспечивает рост чистого капитала. Их сотрудничество длится долгие годы. Горлинский взял на себя ведение финансовых вопро­сов Нуреева, что позволяет Рудольфу сосредоточится на творчестве.

Во вторых, в газете «Обсервер» начинают пу­бликоваться отрывки из готовящейся к выходу в свет книги Нуреева «Автобиография».

*    *    *

Известно, что Нуреев никогда не вмешивался в политику. А будучи «невозвращенцем», многие годы боялся «длинных рук» КГБ.  Тем не менее, в самое критическое мгновение двадцатого века он оказыва­ется в самой «горячей» точке.

Летом - осенью 1962 года мир оказался втянутым в ядерный конфликт, получивший название «Кариб­ский кризис».

Надо упомянуть, что в начале 1962 года США разместили на территории Турции ракеты средней дальности, и, таким образом, добились существенного преимущества над СССР. В июле 1962 года в Москву прибыла военная делегация Кубы во главе с Раулем Кастро. Основной целью их визита была просьба о предоставлении Кубе военной помощи.

И помощь пришла!

Уже к сентябрю в море недалеко от Кубы стояли советские торговые корабли с военными специалиста­ми в трюмах. А на самом «острове Свободы» СССР установил ракеты с ядерными боеголовками и нацелил их на крупнейшие города США - Вашингтон, Нью-Йорк, Чикаго, Лос-Анжелес...

4 сентября Кеннеди делает публичное заявление о том, что Соединенные Штаты не потерпят размещения на Кубе стратегических ракет, а 7 сентября делает за­прос в Конгресс на разрешение мобилизовать 150 ты­сяч резервистов.

Мир замер!

В течение сентября - октября между Москвой и Вашингтоном идут мучительные переговоры. И толь­ко после того, как русские сбивают над территорией Кубы американский самолет, стороны идут на компро­мисс. 28 октября наконец достигнута договоренность - Вашингтон не нападает на Кубу и демонтирует ра­кеты в Турции, Москва демонтирует ракеты на Кубе. Письменного договора не было, но Хрущев и Кеннеди строго выполняют обязательства.

И все это время под прицелом советских ракет в сентябре в Нью-Йорке гастролирует «Большой», а весь октябрь потомки Кубрат-хана татарин Нуреев и болгарка Арова танцуют в Чикаго «По­ловецкие пляски».

Их пригласила руководитель чикагской оперы Рут Пейдж для участия в постановке оперы «Князь Игорь». Нуреев танцевал татарского предводителя, Арова - его рабыню, и они вдвоем затмили оперных певцов.

Мелькает мысль: а может быть, это была пиар-акция американцев, надеявшихся, что русские не станут расстреливать своими ракетами «Князя Иго­ря»? Вряд ли. Если надо, смахнули бы и «Большой» в Нью-Йорк.

 

*    *    *

Тем временем Нинет де Валуй просит Аштона поставить для дуэта Фонтейн - Нуреев совершенно новый балет. Это - подарок за их невероятный успех, и это то, о чем мечтал Нуреев - новый балет, новая, никем не игранная, роль, желанная партнерша.

Аштон ищет идею нового балета, и как-то, слу­шая фортепианную сонату си минор Ференца Листа, представил себе весь балет целиком. «Маргарита и Арман» - так называется новая постановка Аштона по сюжету, заимствованному из романа Дюма «Дама с камелиями», на музыку Ф. Листа - еще одна Исто­рия Любви.

Идут репетиции, готовится спектакль, продаются билеты. Но намеченную на декабрь премьеру прихо­дится отложить. Рудольф неудачно ступает при выходе из автобуса на асфальт и повреждает лодыжку - ту самую, которая однажды уже выводила его из строя в Ленинграде. Теперь Рудольф живет у брата Фонтейн Феликса и постоянно бывает в доме Фонтейн, где ее мать Хильда Хукэм угощает его кровавыми бифштек­сами. Хидьда - яркая женщина, помесь ирландки с бразилианкой. Это она, увидев волшебную, недетскую грацию дочери, в 4 года отдала ее в балетный класс.

Проходят мучительные дни, недели и, наконец, в январе 1963 года все приступают к репетициям. Про­цесс создания этого удивительного балета проходит при всеобщем творческом вдохновении. Хореогра­фия Фредерика Аштона, костюмы Сесила Битона, дирижирование Джона Линчбери - все подвергалось критике и доработке: красные камелии по требованию Фонтейн заменяются белыми, Нуреев в очередной раз собственноручно укорачивает фалды пиджака. Все­общий порыв достигает кульминационного момента, когда Нуреев вдруг спрашивает: «Кто-нибудь помнит, что мы делаем?»

Пресса добывает подробности из закулисья, а домыслы о действительном романе между исполни­телями главных ролей только подогревают всеобщий интерес.

Премьера подтвердила все ожидания зрителей. Фонтейн и Нуреев после заключительных аккордов двадцать один раз выходили на сцену. Рудольф под­нимал с пола охапки цветов и подносил их Марго, на что она достала один цветок из букета и вручила его своему партнеру. Нуреев в ответ целовал ей руку и низко кланялся.

«Между нами возникло странное влечение друг к другу, которое мы так и не сумели объяснить ра­ционально. Это влечение было сродни глубочайшей

привязанности или любви, учитывая, что любовь так многообразна в своих проявлениях. В день премьеры «Маргариты и Арман» Рудольф принес мне маленькое деревце белых камелий, символизирующее простоту наших отношений в том ужасном мире, что окружает нас», - вспомнит позднее Фонтейн.

Специально рассчитанный на показ сильных сторон таланта исполнителей, балет вызвал бурю от­кликов критиков, которые, расколовшись на две части, порознь восторгались Фонтейн или Нуреевым, тем самым признавая их совместное величие.

Последний раз балет «Маргарита и Арман» Фонтейн и Нуреев танцевали в августе 1977 года в Маниле. При их жизни этот балет автор постановки никому не позволял ставить, и только несколько лет спустя после смерти Нуреева Сильви Гийем с Николя Ле Ришем получили право на его исполнение.

Еще во время репетиций «Маргариты и Арман» Сесил Битон пригласил Рудольфа Нуреева к себе до­мой, желая показать фотографии, сделанные во время подготовки спектакля. Тот не любил, когда его фото­графировали, но согласился посмотреть.

«Я, как танцовщик, люблю только снимки в пол­ный рост», - заявил Рудольф, отбрасывая большую часть фотографий.

 

В июле 1963 года в Лондоне выступает «Боль­шой» и руководство Королевского балета упрашивает Нуреева исчезнуть из города.

С программой «Безумства Фонтейн» Марго и Рудольф, а также присоединившиеся к ним Карла Фраччи - блистательная прима театра Ла Скала и Эрик Брун отправляются в гастрольную поездку по Средиземноморью и в Японию.

Афины, Ницца, Иерусалим, Токио, Гонолулу - маршрут группы.

Во время остановки в Монте-Карло Нуреев приобретает свой первый дом - горную виллу в Ла-Тюрби. «Это действительно дом, о котором я всегда мечтал: открытый воздух, горы, небо... и самое за­мечательное - камин».

Осенью Аштон, новый директор Королевского балета, поручает Нурееву постановку сцены теней из «Баядерки». Это был его первый постановочный опыт и, хотя он прекрасно знал и сам танцевал еще в Кировском театре этот танец, нашлось немало скеп­тиков, сомневавшихся в успехе предприятия.

Беспощадный к себе, Рудольф проявлял необык­новенное терпение, репетируя с артистами. «Он по­казывал нам пример, обливаясь потом, выворачиваясь наизнанку, все время борясь и борясь», - скажет о Нурееве Джорджина Паркинсон, одна из солисток в том танце. Вместе с Нуреевым и Фонтейн в поста­новке участвовал кордебалет и ведущие в последую­щем балерины Линн Сеймур, Мерль Парк и Моника Мейсон.

Помимо переделок, усиливающих динамизм танца, необходимо было сохранить его стиль. Больше активности, больше страсти, больше широты - тре­бовал Нуреев.

«Баядерка» была страстно принята публикой и показала всем, что Нуреев не только исключительный танцор, но и сильный постановщик.

Тем временем события стремительно развива­ются. Продолжая танцевать в Королевском балете, Нуреев появляется везде. Дни, недели, месяцы. Са­молеты, поезда, автомобили. Города, театры, отели. Восторженная публика, аристократические приемы, скандальная пресса. И танцы, танцы, танцы. И цветы, цветы...

 

Нуреев танцует много. Принимает любые предложения. Он работает с самыми разными коллективами - маленькими творческими группами и известными балетными труппами. Танцует с самыми известными балеринами и молодыми, подающими надежды тан­цовщицами, мгновенно перемещаясь из одной части света в другую.

Сбываются знаки судьбы, предсказанные ему при рождении: Дорога, Раздолье и три цвета Богини Музы.

Работая до изнеможения, он доводит свою техни­ку до состояния, когда во время танца понуждает себя и партнершу выполнять движения с максимальной амплитудой, на грани потери равновесия, на пределе сил. Завершение стремительной комбинации мгно­венной остановкой в выразительной позе, умение чувствовать паузу и прервать ее за миг до перемены настроения публики, многообразно отработанные выходы к публике и элегантные поклоны - все это будоражило переполненные залы.

Зритель хотел быть ошеломленным и, получая это ощущение, становился участником действа, име­нуемого Балетом. И понятно желание зрителя «побить рекорд», присутствуя во время самого «громкого» в части аплодисментов спектакля.

Когда Аштону задали вопрос о балете как уми­рающем искусстве, он ответил: «Да, и у него велико­лепные похороны... Я могу лишь сказать, что если собрать воедино все аплодисменты, звучащие в лон­донских театрах, они не составят и половины тех, которыми приветствовали Фонтейн и Нуреева после одного их выступления в "Гарден"».

 

* * *

В 1964 году Нуреев по приглашению Венской государственной оперы ставит балет «Лебединое озеро».

Получив полноту права принятия решений, он «электризует» труппу. По своему усмотрению на­значает исполнителей на роли, меняет трактовку спектакля, акцентируя действие на фигуре принца и вводя соло Зигфрида в первом акте. Требует от Вен­ского филармонического оркестра замедления темпа партитуры Чайковского, на что получает решительный отказ руководителя оркестра Вильгельма Хюбнера. Напряжение растет. Не обходится без грубости. Рудольф прогоняет Марго Фонтейн с репетиции до словами «иди в задницу»...

Работоспособность Нуреева была фанатичной. «У тела плохая память», - говорил он, проводя каждый день у станка по нескольку часов.

«Он работает, как паровая машина», - вторила ему Марго Фонтейн.

 Рудольф, не жалея сил и преодолевая скандалы, работает как сумасшедший со словами: «Либо сдела­ют так, как хочу я, либо я уйду».

По приглашению Рудольфа в Вену приезжает Эрик, но вместо ожидаемого сотрудничества их раз­рывают сплошные противоречия. Не согласившись ни с одним нововведением Рудольфа, тот просто по­кинул Вену.

Репетиции длятся шесть недель.

15 октября на сцене Венской оперы состоялась премьера «Лебединого озера», поставленного Нуреевым, в котором они вместе с Марго исполнили главные роли. Им устроили безумную овацию, а за­навес поднимался более восьмидесяти раз.

Надо сказать, что и Фонтейн, и Нуреев танцуют не только вместе, но каждый ищет и других партнеров. Нуреев работает в Королевском датском балете (1965), в Римской опере (1966), ставит балет «Щелкунчик» для Королевского шведского балета (1967) и для Ко­ролевского балета Англии (1968).

 Зимой 1968 года он получает печальное известие из России - 25 февраля от рака легких скончался его отец Хамет Фазлиевич.

К 1969 году близится закат невероятного творче­ского дуэта Фонтейн-Нуреев, хотя для них это был еще год высочайшего успеха.

В год пятидесятилетия Фонтейн Нурееву ис­полнился 31 год. В танцах она еще все может, он уже может все.

 

  Трехмесячное турне по Северной Америке зна-3|венует юбилейный год балерины, и их выступления сопровождаются непрекращающимися аплодисмента­ми. В Нью-Йорке фанаты стояли в очереди за билетами четыре дня и ночи, ночуя в спальных мешках и в туннеле автодороги над Линкольн центром.

Фонтейн в свои пятьдесят танцевала в «Лебе­дином озере» и производила «странное, почти не­вероятное волшебство легенды...» - характеризует «е Клайв Барнс.

Их последнее совместное выступление в полно-Масштабном балете состоялось 10 января 1976 года .на сцене Королевского оперного театра, и танцевали они «Ромео и Джульетту».

* * *

■«Он обладал обаянием и простотой обычных смертных, и снисходительной надменностью богов». Это слова Михаила Барышникова.

«Когда я его вижу, то ощущаю дрожь в спине - это гений», - утверждал Ив Сен-Лоран.

Еще одно высказывание о Нурееве, принадлежа­щее Клайву Барнсу: «Одни говорят, будто волосы у него слишком длинные, прыжки слишком шумные, хореография чересчур бесталанная, даже внешность порой весьма раздражает, и заканчивают сокрушен­ным признанием: «Но он все же великий». Объяснение состоит в том, что у него есть качество, которое невоз­можно определить, приобрести или с чем-то спутать. Эта козырная карта - гениальность».

Итак, по мнению многих людей, видевших Ру­дольфа Нуреева, он - гений.

Высказываниями известных людей о гениально­сти как о явлении культуры заполнены сборники афо-
ризмов. Это - Аристотель, Ф.Вольтер, К.Гельвеций, И.Гете, И.Кант, Д.Дидро, М.Монтейн, И.Ньютон, Д.Свифт, Г.Спенсер, Г.Флобер, Ф.Шиллер, Б.Шоу...

Вот общее впечатление;

Гениальность - врожденное качество, близкое к безумию, «бородавка», от которой невозможно из­бавиться.

Норма, талант, гений - ступени.

Норма - желание, талант - возможность, гений -обязанность.

Все в превосходной степени:

-  ум, воображение, интуиция;

-  внимание, озарение, дальновидность;

-  активность, любовь к истине, оригинальность;

-  наивность, бесполезность, непредсказуемость;

-  твердость, терпение, труд. Враждебность к посредственности и не принятие

его ею.

Гении появляются не часто. И среди них только немногие раскрывают свои возможности. Они рож­даются «вдруг» и в любой семье, независимо от ее географического, этнического или социального по­ложения.

Гений бессмертен, хотя век его краток.

Читатель сам сможет выбрать признаки гениаль­ности, которые можно было бы отнести к Рудольфу Нурееву. 

*   34   *

В 1970 году Фредерика Аштона в «Ковент Гарден» заменяет Кеннет Макмиллан, по приглашению которого Рудольф участвует в постановке «Танцев на вечеринке». Это приводит к повороту в карьере танцовщика, выявляя новое применение его силам в работе с новым постановщиком Джеймсом Робин­соном.

«Танцы на вечеринке» на музыку Шопена, по сути, бессюжетный балет, представляющий выраже­ние идеи чистого танца, слаженность ансамбля. По замыслу постановщика танцовщики должны были « знать все мужские роли, а танцовщицы - все женские. Конкретные исполнители партий объявлялись только за  два дня до спектакля, и все это вносило «душевное негодование и душевное истощение» - по словам Линн Сеймур, одной из ведущих балерин Королев­ского балета.

Робинсон требовал точного исполнения своих  указаний и не терпел никакой отсебятины, которую ,  всегда предлагал Нуреев. И тот слушался. Ведь это был ансамбль, и это был успех, успех для Рудольфа, вписавшегося в общую концепцию группового произведения и сохранившего глубочайшую индивидуальность и темперамент.

 В 1971 году Нуреев отправляется в турне с Аветралийским балетом. Нуреев - гарантия полных залов, успешных гастролей, восхищений прессы. И он танцует в «Дон Кихоте», и танцует шесть раз в неделю. Он в непрерывном поиске и работе.

 Тридцать трн года - «возраст Христа». Возраст достижения высшей зрелости , всеобщего призна­ния - тридцать четвертый год жизни.

    Что делает Рудольф Нуреев - абсолютный лю­бимец публики?

 

  В декабре он отправляется в Канаду, в страну, так похожую на его холодную родину, с березами и заснеженными зимами. Здесь работает его кумир  Эрик Брун, который из-за болезни вынужден оставить  сцену. Он находился в прекрасной форме, был полон сил, энергии. И вдруг — язва желудка и такая трагедия — уход со сцены.            

 

      Нуреев получает «карт-бланш» на работу с Национальным балетом Канады. К тому времени этому

коллективу, основанному и руководимому танцовщи­цей и балетмейстером Селией Франко, исполнился

  21 год. Он не входит в мировую элиту, и Нуреев, замышляя дорогостоящую постановку балета Петипа

«Спящая красавица», намерен объехать с ним всю Канаду и Америку. И контракт подписан при условии, что Нуреев ставит балет, танцует в каждом спектакле, и бюджет постановки составит более 400000 канад­ских долларов.

  Появление Нуреева будоражит труппу. Он за­ставляет весь коллектив работать, не покладая ног, и доводит всех до изнеможения, прогоняя дважды в день все три акта и семь сцен постановки. Он требует, чтобы его балерины на сцене «блистали», и до бес­конечности работает с ними.

Из молодых танцовщиц Рудольф выделяет кра­савицу Карин Кейн и поручает ей партию Авроры. Труднее всего для нее было исполнить требование Рудольфа смотреть ему в глаза, а когда она, преодо­левая себя, добилась этого, он потребовал, чтобы она при этом видела и все происходящее на сцене. Сам он в совершенстве обладал этим даром.

Удивительным образом балет был поставлен за месяц, а премьера «Спящей красавицы» состоялась 1 сентября в Национальном центре Оттавы. Самая дорогостоящая постановка канадского балета и исполнительское мастерство актеров во главе с тан­цующим Нуреевым покорили Канаду. Восемь недель, тринадцать городов, восторженные зрители - резуль­тат первой части гастрольного турне. Эта постановка в книге Джорджа Баланчина и Френсиса Мейсона «Сто один рассказ о большом балете» названа «при- мечательной». Имеется видеозапись этого балета с исполнением: Аврора - Вероника Теннант, принц Флоримон - Рудольф Нуреев.

Естественно, были проблемы. Роскошные декора­ции не размещались на маленьких сценах, и их при­ходилось ставить теснее, загромождая пространство,  необходимое для танца. Во время одного спектакля в момент, когда Принц-Нуреев должен был разбудить поцелуем Аврору-Кейн, погас прожектор, и разгне­ванный Нуреев застыл в поцелуе, который длился и длился.

Помимо всех хлопот, связанных с турне, сам Нуреев танцевал семь раз в неделю, и все свои го­ловокружительные вращения заканчивал блестящей остановкой в пятой позиции, говоря жестом: «Я сделал это!»

Пресса называла влияние Нуреева на труппа «сенсационным».

Сразу после постановки «Спящей красавицы» в Канаде Нуреев отправляется в Австралию и ставит киноверсию балета «Дон Кихот», взяв за основу хореографию Петипа 1871 года. Фильм снимали в студийной обстановке и уложились в четыре недели. В постановке Нуреев танцует вместе с блистательной балериной австралийского балета Люсьет Олдоус.

И снова Канада, и снова турне с Канадским ба­летом по североамериканскому континенту. И снова успех.

В 1974 году он выступает пять недель на Бродвее в проекте «Нуреев и друзья», танцуя четыре разных роли в один вечер, восемь раз в  неделю. «Полутанцовщик-полугладиатор» назовет его пресса.

Кстати, в 1975 году он выступил рекордное число раз - двести девяносто пять.

 

 

* * *

Примерами о несдержанности Нуреева запол­нены книги его биографов. Упоминаются его сквер­нословие, разбитие о пол бокалов, бросание тарелок со спагетти в стену, швыряние балетных туфель в актрис, пощечины партнершам, грубости коллегам. И никаких извинений.

Обычно это происходило с ним перед выходом на сцену, когда он - возможно, намеренно - вводил себя в раж; или после выступления, когда ему было необходимо выплеснуть лишнюю энергию. Впрочем, это могло произойти и в любое другое время - дома, на приеме, на репетиции. Он был человеком на­строения. И таким его принимали или не принимали окружающие.

Будучи едва представленными друг другу на одном из спектаклей, Игорь Моисеев и Рудольф Нуреев даже не добрались до ресторана, где собирались вместе поужинать.

«В машине я заметил, - вспоминает Моисеев, что у Нуреева резко изменилось настроение. В конце какой-то фразы он нецензурно выругался. Объяснить причину его недовольства я не мог, хотя мне и говори­ли о его несносном характере. Через некоторое время он выразился еще резче. Тут я не удержался: «Неужели это все, что у вас осталось от русского языка?» Моя фраза привела Нуреева в бешенство».

Моисеев не пожелал терпеть несдержанность Нуреева и, остановив машину, вышел из нее. Знаком­ство не состоялось.

Известен конфликт Нуреева с актрисой Мишель Филипс во время съемок фильма «Валентино». Когда та усомнилась в его умении танцевать танго, Рудольф отвесил ей оплеуху и получил в ответ кулаком в глаз.

Ленинградская знакомая Нуреева - Тамара Закржевская - вспоминает: «Рудик и прощение - вещи несовместимые. Все признание его вины заключалось в том, что он мог лучезарно улыбнуться и посмотреть так, что сердиться на него никто не мог - конечно, это касается тех, кто к нему хорошо относился. Ведь огромное количество людей в театре терпеть его не могли. Он не раз совершал такие проступки, которые трудно было простить. Когда мы делали сборник вос­поминаний о Нурееве, мне приходилось обращаться к его коллегам. Одного из них - Бориса Яковлевича Брегвадзе, солиста Кировского театра, я попросила написать о Рудике. «Я могу, - ответил он, - только вам это не понравится». «Ну почему?» - спросила я. «Да что там я буду расписывать. Я напишу одно слово - хам».

 

 

И это действительно случалось. Он мог нахамить, нагрубить, но не мог предать».

Нуреев и скандал - почти синонимы. Впрочем, следует помнить и о старании прессы, невольном или заказном, «подогреть» этот стереотип. Известны сложные отношения Рудольфа Нуреева с Натальей Макаровой; известно, что они помирились и вместе танцевали в Сан-Франциско в 1977 году, когда Нуреев заменил забблевшего партнера Мака­ровой. Но и сегодня, много лет спустя, бестактность журналиста пытается реанимировать давно утихший скандал. Вот пример из интервью балерины в 2005 году в «Независимой газете»: «Приходилось читать, что, когда вы в первый раз танцевали с Рудольфом Нуреевым в Парижской опере, он нарочно вас уронил. Это правда?

- Руди нет с нами, и мне не хотелось бы плохо говорить о нем».

 

«Вспомним Маппет-Шоу… Рудольф Нуреев сказал Пигги в сауне: «Неделю назад я танцевал с Наталией Макаровой, а сегодня я тут… с Пигги…»  И его возлюбленную в фильме «Валентино» звали тоже Наташа… Прим. автора сайта.»

Впрочем, о «хамстве» Нуреева встречаются и иные мнения.

Вот что писала газета «Культура» в год 60-летия со дня рождения артиста: «Настойчиво внедряемый некоторыми российскими коллегами (и столь же настойчиво отвергаемый его зарубеж­ными коллегами - они просто хохотали!) миф о грубости Нуреева, его неуправляемом характере, его неуживчивости, очевидно, должен был служить «полуофициальным» объяснением, почему он ока­зался на Западе. Этот миф продолжает свою жизнь в Петербурге и по сей день».

 

*   *   *

В 1976 году известный американский режиссер Кен Рассел снимает фильм о легендарном танцоре двадцатых годов, экранном Дон Жуане двадцатого века, лучшем исполнителе «танго» - Рудольфе Ва­лентине. Фильм снимается в год пятидесятилетия его смерти.

После долгих поисков и проб на главную роль приглашают Нуреева, который принимает предложе­ние. Он с юности мечтает сняться в кино.

Нуреев с пониманием относится к процессу ки­носъемок как отличному от театральных технологий. Проблемы ждут его во всем, начиная с концепции понимания роли, необходимости произносить текст (ведь он артист балета, и английский его не безупречен в части акцента) и кончая необходимостью поменять стрижку. А есть еще чисто танцевальные задачи -проникнуть в «душу» танго; а еще - отношения с режиссером, партнершами и дубли, дубли...

 

Нуреев не хотел брать длительный отпуск для съемок в кино: «Три месяца без танцев!» Это для него много, но желание сняться в художественном фильме было важнее. Ведь это миллионы зрителей! Где еще представится такая реклама.

Что касается трактовки роли, то Нуреев никак не хотел играть героя, который был великим артистом, но, возможно, не был великим любовником; челове­ка с мягким характером, находящегося под женской властью. Внешне не похожий на Валентино, Нуреев просматривает старые киносъемки в его исполнении и отрабатывает жесты, позы, нюансы. В их судьбах много общего, от безрадостного детства до всемирной славы, и Рудольф Нуреев, играя Рудольфа Валентино, пропускает его судьбу через свой звездный опыт и интерпретирует ее. Это признают всё критики. Нуреев в этой роли играет в большей степени самого себя в обстоятельствах Валентино.

   Премьера прошла в сфере больших «ожиданий» и, возможно, поэтому фильм подвергся сильнейшей критике и не стал «кассовым». Однако все ругали режиссера и признавали «киношную» привлекатель­ность Нуреева: «Он шоумен с головы до пят».

*   *   *

Во время съемок «Валентино» Рудольф работал над ролью Пьеро в балете хореографа Глена Тетли «Лунный Пьеро». До этого Рудольф не раз просил хореографа разрешить ему танцевать эту роль, но тот не соглашался: «Ты мне не нужен, если собираешься быть Рудольфом Нуреевым, изображающим Лунного Пьеро. Ты должен быть самим Пьеро». К радости Тетли, Рудольф был «трогательным и ранимым» в роли помешанного клоуна.

Первое исполнение «Лунного Пьеро» Нуреевым состоялось в Копенгагене на сцене Датского Королев­ского балета в декабре 1976 года.

*   *   *

В 1977 году Нуреев еще танцевал в «Ковент-Гарден», но этих выступлений было тринадцать. Желая поощрить молодых танцовщиков, новый ре­жиссер театра Норманн Морис отказался от услуг приглашенных звезд, включая Нуреева, Макарову и Барышникова.

Это оскорбило Нуреева, ведь он считал себя в этой труппе своим. Человеком, который внес существен­ный творческий вклад в ее развитие. Но, несмотря на обиду, он отдал распоряжение своему агенту Горлинскому принимать любые предложения о сотрудничестве с Королевским балетом Великобритании, и когда через три года такое предложение поступило, он немедленно согласился. Но понадобился еще год, прежде чем он вновь вышел на сцену «Ковент-Гарден».

 

*     *     *

Помните: «Сундук на дереве... в яйце игол­ка.;.»

Рудольф хранил свои туфли, гримерные принад­лежности и трико в большом чемодане на колесиках. Он таскал его повсюду, и собственно чемодан этот был сутью и символом явления мировой культуры по "имени Нуреев. «Мой багаж всегда со мной - мой танец», - говорил он.

В наш век проникновения человека в тайны мироздания, от «плазмы» до «вселенной», остаются непонятыми скрытые в нас механизмы воздействия на человека. А Нуреев обладал некой «магией», «магнетизмом», «гипнозом», и об этом есть масса свидетельств современников.

Рассказывает театровед Львов-Анохин: «Мне довелось видеть все роли Нуреева. Он был тогда со­всем молодой, но уже ведущий танцовщик театра, исполнявший все основные партии классического репертуара. Он был великолепным актером, и в нем было то, что называется магией».

Алик Бикчурин - директор Уфимского хорео­графического училища, когда-то учившийся вместе с Рудольфом в Ленинграде, так характеризует его спо­собности: «Он весь полыхал движением, если можно движение измерить термометром. Пафос танца в нем пламенел, как огонь, сжигающий свои жертвы на эша­фотах, и сегодня я мог бы сравнить юного Рудольфа Нуреева с дошедшими до нас, наконец, огненными фигурами на полотнах сюрреалистов. А попросту сказать, дарование Рудольфа Нуреева уже тогда об­ладало чудодейственным свойством согревать сердца, освещать людям путь во тьме их существования, а то и сжигать в человеке зло и неразумие».

Оливье Мерлен высказал на страницах «Пари-матч» следующее суждение: «Он обладал животным магнетизмом...».

Солист Большого театра Андрис Лиепа сравнил танец Нуреева «...с заклинанием змей, а публику с зачарованными кобрами, которые не могут оторвать глаз от искусного фокусника...».

А вот впечатление балерины Жанны Аюповой: «На сцене... я вдруг реально ощутила, что от него ис­ходит энергия необыкновенной силы... В тот момент я поняла, что его сценическая магия - не миф: он действительно был в состоянии гипнотизировать».

Мнение еще одного специалиста - Беллы Езерской: «Только однажды мне выпало счастье видеть его на сцене в «Эсмеральде» Ролана Пети с Парижским балетом. Это было в Нью-Йорке в конце 80-х годов. Он танцевал Квазимодо. Партия была пантомимическая, он уже был немолод, тяжело болен, и роли романти­ческих героев были ему не под силу. Без каких бы то ни было накладок он так изменил фигуру, что казался горбатым. Руки свисали, одна нога была короче. Это была совершенная пластика».

Несомненно, магия Нуреева существовала, и не только в пластике, в жесте, в позе, но и в силуэте, в са­мом его присутствии. При том, что он мог «включать и выключать» свою магию. Что это? Гипноз? Психоз? И каким прибором, кроме человеческого ощущения, можно измерить это состояние?

В голову лезут бермудские треугольники, египет­ские пирамиды, летающие тарелки... Космическая карма, аура, чакры... Хелуины, шаманы, колдуны...

Но публика, зрители и искушённые критики вос­хищались танцами Нуреева не притворно. Аплодис­менты, овации и крики «браво» были настоящими. И цветы, цветы...

Возможно, истина заключена в словах Нуреева: «Я танцую для собственного удовольствия».

.Однажды кто-то из недоброжелателей вместо букета бросил на сцену веник. Нуреев поднял его и, , прижимая к груди, кланялся ликующему залу.

 

* * *

1979 год, и снова Нижинский.

Почему на рубеже 1980 года Нуреев обращается к его искусству? Да, их объединял «животный» маг­нетизм в сценических образах, эмоциональность и эротичность; но в них было слишком много различий, как во внешности, так и в судьбе. В 1963 году, когда Нуреев танцевал «Петрушку», он убеждал критиков не сравнивать его с Нижинским.

Почему? Думается, он не хотел быть в тени не­забываемого Нижинского. Ему еще предстояло стать Нуреевым. Теперь, когда эта задача успешно решена, и он уже сыграл в кино одного великого танцовщика прошлого, исполнителя латиноамериканских танцев Рудольфо Валентино, он обращается к балетам Вац­лава Нижинского.

По совету Эрика Бруна многие годы он не тан­цевал его балеты, но теперь решил обратиться к ним: «Некоторые критики утверждают, что я... позволяю себе вольности с классикой. Они знают Нижинского лучше, чем я? Нет, они просто смотрят на позы на его фотографиях. Я тоже на них смотрю, но чувствую движение...»

Изучая роли, он видел перед собою фотографии Нижинского, запечатленного в позах его ролей, и пытается понять логику и последовательность пред­шествующих им состояний тела. Ему повезло. Однаж­ды он увидел, как шестидесятичетырехлетняя Кира Нижинская экспромтом показала стиль отца. Дело было в ресторане. После уговоров Рудольфа она ски­нула туфли, взобралась на стол, и с улыбкой, мягкими движениями продемонстрировала всем знакомые позы, переходя из одной в другую. «Посмотрите на ее руки... Я уверен, что так делал Нижинский в «При­зраке розы», - отреагировал Нуреев.

Впрочем, надо полагать, дело было не только в позах, но в тех неизмеримых и неуловимых каче­ствах души и пластики тела, которыми обладали эти два великих и непохожих друг на друга танцовщика двадцатого века.

Балеты Нижинского в исполнении Рудольфа вызвали споры в прессе, и только «Фавн», самый эротичный балет Нижинского, заслужил неоспоримо восторженные отклики. Четырехнедельный сезон на весеннем Бродвее с балетом Джоффери «Памяти Дягилева», в котором Рудольф исполнял Петрушку, Призрака и Фавна, прошел при полных залах и по­нравился публике.

Уже в июне Нуреев танцевал балеты Нижинского в Лондоне в Фестивал балле.

23 июня Марго Фонтейн в свои шестьдесят лет танцует с Рудольфом главную нимфу в «Фавне». Это было их последнее совместное выступление.

С 15 по 31 января 1982 года Нуреев показывает те же спектакли в Париже на сцене театра Шатле.

 

 

*    *    *

Что есть красота?

Философы и эстеты многие годы искали тот субстант, некий «порошок», который можно было бы выделить в виде квинтэссенции понятия красота. Не нашли. Нет его! А красота есть!

Для балета - это сочетание темы, музыки, ком­позиции. Совершенство линии, пластика движения, выразительность позы. Пропорции человеческого тела, черты лица, мимика. Выбор танцевальных па, их чередование, паузы. Можно долго перечислять то, из чего строится красота балета...

Балет графичен.

Постановщик, а за ним артисты своими танцами создают рисунок спектакля. Подобно скульптору или архитектору, они лепят пространство, форму; но, в отличие от застывшей скульптуры или здания, танец подвижен. В то же время, балетмейстер, подобно ин­женеру, созидающему механизм, конструирует танец,
отдельные па и переходы их из одного состояния в другое. Идет тяжелая рутинная работа. Работа мысли. Работа духа. Поиск, преодоление, репетиции. Ведь танцу в балете подчинено все - музыка, декорации, сюжет. Но только артисты своим потом и горением могут вдохнуть жизнь в его величество Танец.

И вот тогда: «Театр уж полон. Ложи блещут...»

Кем-то было придумано слово «гармония», соче­тающее в себе внутреннюю соразмерность составных частей объекта и их же внутреннее отступление от' этой соразмерности.

Можно блестяще владеть техникой танца, доведя ее совершенство до состояния, вызывающего восторг зрителей именно владением этой техникой. Можно, владея техникой танца на высшем уровне, насыщать его элементами, едва различимыми в пределах задан­ного ритма. Порыв, вздох, улыбка. Нюанс, акценте Все то, что характеризует индивидуальность.

Их может и не быть. Это будет все тот же танец, но восприятие публики будет другим. Если удается до­вести это восприятие до самозабвения, до сопричаст­ности к танцу, возникает момент ощущения красоты, когда, наконец, можно пощупать этот неуловимый «порошок».

Чем можно измерить "это состояние? А ничем. Известно одно - человек может чувствовать красоту без всяких объяснений, измерений, взвешиваний. И в этом его счастье!

 

* *

Нуреев жил как марафонец, и 1979 год не отли­чался в этом плане от предыдущих лет. Поезда, само­леты и гостиницы, гостиницы, гостиницы... ;

Связь с Лондоном ослабла, и он покупает еще две квартиры: в Париже - ту самую, на набережной Воль­тера, 23, которую ему нашла Дус Франсуа, его ангел-хранитель; и в Нью-Йорке, в знаменитом здании «Дакота», расположенном на пересечении 72-й улицы и авеню Центральный Парк-запад.

Квартиру в Париже ему декорирует Эмилио Каркано, приспосабливая ее к коллекции старинной мебели, много лет собираемой Нуреевым. Все, начи­ная от венецианских стульев в стиле 17 века и кончая голландским органом в стиле рококо, вписывается в интерьер этого необыкновенного жилища и выглядит ярко, театрально. Бархатные и шелковые костюмы из постановок Нуреева на вешалке в прихожей, стены под дерево и черно-белый пол холла, симфония материй и тканей, сотни этюдов и картин с изображением обнаженных мужчин в гостиной - все отражало необычность ее хозяина, который «точно знал, что ему нужно, и был равнодушен к требованиям моды». Точнее, моду он творил сам.

Что касается квартиры Нуреева в Нью-Йорке, то она была похожа на музей изобразительного искус­ства: скульптуры, картины известных живописцев, гобелены, редчайшие образцы антикварной мебели и другие раритеты отражали высочайший вкус и изысканность их владельца.

Помимо этих домов, у Нуреева была еще квартира в Лондоне, ранчо в Америке, остров в Средиземном море.

*   *   *

В 1982 году Нуреев получил австрийское граж­данство.

Свой первый паспорт Нуреев получил в 1954 году, последний в 1982.

* * *

В 1983 году Нуреева пригласили занять пост худо­жественного руководителя балета Парижской оперы. Идея принадлежала министру культуры Джеку Лангу; и, хотя согласие было получено, Нуреев потребовал изменения отношения к балету в принципе:«.. .балету отводится роль пятого колеса в телеге... Я - против. К тому же танцовщики в Парижской опере - превос­ходные». Это была его первая постоянная должность на Западе.

 В Парижской опере проблема заключалась и в том, что за четверть века на этом посту сменилось семь высококлассных специалистов, которые не смогли обеспечить соответствия старейшего в мире балетного коллектива вызовам изменяющейся современности. Закаленный в преодолении косности, Нуреев обладал необходимой смелостью и властностью в борьбе за выведение коллектива на должный уровень.

Условия, на которых он согласился работать, включали шесть месяцев его присутствия в Париже. Тем самым он уходил от уплаты французских налогов. Кроме этого, он оговорил сорок личных выступлений в год и постановки им ежегодно одного нового ба­лета. Его новое жалование составляло шесть тысяч долларов в месяц, еще шесть за каждое выступление в полномасштабном балете и три в кратком высту­плении.

Поскольку Парижская опера - учреждение го­сударственное, назначение Нуреева не обошлось без возражений советского посольства. Ситуацию удалось разрешить только при посредстве президента Миттерана.

Приход в труппу Нуреев начал с ревизии клас­сического танца, стремясь сделать технически совер­шенный стиль французов более разнообразным, более разносторонним. «В моем теле - Петипа, в голове - Бурнонвиль, а в сердце - Баланчин», - говорит он и сводит в пары танцовщиков разного ранга, не боясь поручать сложные роли тем, кто готов выявлять свои нераскрытые возможности. Так за три года он перевел в высшую категорию несколько молодых исполните­лей, и среди них Сильви Гиллем, которая вскоре была признана звездой мирового ранга.

При этом Нуреев принимает на должность ба­летмейстера Клер Мотт, а величайшую французскую балерину Иветт Шовире приглашает ассистировать ему в постановке балета «Раймонда». Вот ее мнение о работе Нуреева в Парижской опере: «Мы танце­вали хорошо, но, благодаря его требованиям, все стало чище и совершеннее. Труппа как бы расцвела заново».

Нуреев ежедневно сам занимался в классе вместе со своими танцовщиками, что позволяло ему под­держивать форму и наблюдать за ансамблем. «Если Рудольф не соглашался с исполнением какого-нибудь па, он останавливал занятия и объяснял свои пожела­ния», - вспоминает балетмейстер Патрис Барт.

Рудольф свободно говорил по-итальянски, по-французски, по-английски, знал другие иностранные языки. А если вспомнить, что он знал башкирский, русский и татарский, то можно сказать, что он был полиглотом.

Хотя Нуреев говорил по-французски, он пред­почитал английский, а ругался на русском, и когда его не понимали, разбивал об пол термос. Это раз­дражало французских актеров. Однажды после такой вспышки Моник Лудьер упрекнула его. Рудольф взял щетку и молча вымел осколки. Позднее она скажет: «Он предпочитал тех, кто может ему противостоять, и ненавидел слабых людей».

Впрочем, противоречия в Парижской опере между Нуреевым и частью, а порой и всем коллек­тивом были вызваны не только случаями несдержан­ности Рудольфа, но и другими причинами. Например, известно противостояние в трактовке постановки «Лебединое озеро». Танцовщики настаивали на старой, привычной версии Владимира Бурмейстера, а Нуреев ставил свою версию, с другой концовкой и другими трактовками партий. Конфликт разрешился «джентльменским соглашением», предполагавшим поочередное представление обеих версий.

О работе Нуреева в Парижской опере напишут много и восторженного, и сдержанного, и ругатель­ного; но ясно, что ему удалось вдохнуть в этот кол­лектив свою энергию. По признанию газеты «Монд», «.. .его труд имел весьма позитивные аспекты: подъем уровня кордебалета, возвращение традиции приглаше­ния других трупп, приглашение новых хореографов, гастроли труппы в Нью-Йорке...» А вот признание танцовщика Лорана Хиллера: «В его лице мы имели Учителя».

А сам Нуреев сказал: «Я очень люблю эту труппу и посвящаю ей весь свой пыл».

 

*   *   *

В марте 1986 года, в свой день рождения, Рудольф получает известие о том, что его друг Эрик Брун умирает от рака. Он каждый день звонит Эрику и при первой возможности вылетает в Америку.

27 марта они встретились и говорили допоздна. На другой день Нуреев вылетел в Нью-Йорк, а еще через три дня, 1 апреля, Бруна не стало.

Рудольф никогда не жаловался на приступы но­стальгии, но его угнетала мысль о невозможности видеть мать. Даже позвонить он ей не мог.

Трудно сказать, было ли указание КГБ о запрете установки телефона семье Нуреевых или его не было... Сама по себе установка домашнего телефона в то время, в таком городе, как Уфа, была проблемой. Как, впрочем, и во всей стране. Можно было простоять в очереди 20 лет и не получить его. Новые телефонные станции строили только в новых районах, а освобождающиеся номера на старых линиях устанавливали либо по номенклатурному признаку, либо по «блату» нужным людям. Что уж там говорить о семье «из­менника родины».

Он постоянно звонил в Ленинград сестре Розе и справлялся о здоровье матери, о жизни сестер, племянников. И при каждой возможности посылал родным деньги и подарки.

Несколько лет Рудольф пытался убедить власти позволить матери и сопровождающим ее сестре Розе и племяннице Гузель посетить его в Европе.

В марте 1976 года за него просил премьер-ми­нистр Гарольд Вильсон. За него просили принцесса Маргарет и Жаклин Онассис. Увы.

В 1977 году сорок два сенатора США обратились " по его просьбе к советскому премьеру Алексею Ко­сыгину. Петицию подписали сто восемьдесят тысяч человек из восьмидесяти стран. Увы, как и все другие обращения, и это тоже кануло в бюрократической машине СССР.

        Рудольф думал, что никогда не увидит мать.

Но в мире всегда что-то происходит. В СССР сменилась власть, Михаил Горбачев затеял «пере­стройку», и вдруг показалось, что и здесь что-то может измениться.

В ноябре 1987 года ему позвонила сестра Резеда и сообщила, что мать серьезно больна. Ждать больше не было возможности. При посредстве министра куль­туры Франции Франсуа Леотара готовится поездка Нуреева в Уфу к больной матери. Непосредственное содействие в выдаче разрешения для этой поездки прилагает Раиса Горбачева.

Поездка как миг кратка. Виза выдана на сорок восемь часов, и это на пространствах России! Рудоль­фа сопровождает чиновник министерства культуры Франции Рош Оливье Местр и импрессарио Жанин Ренги.

И, наконец, Рудольф в аэропорту Шереметьево. Среди встречающих Люба Романкова (Мясникова), прилетевшая из Ленинграда. Радостная и грустная встреча. Прогулка по Москве, ночной рейс в Уфу. Самолет как самолет, обычные пассажиры. Дежурная улыбка стюардессы и слова: «Уважаемые пассажиры, пристегните ремни».

В родном городе Рудольфа встречали родствен­ники с цветами. Сестра Резеда, ее сыновья Виктор и "Юрий, дочь Лили - племянница Альфия с сыном Рус­ланом. Взаимные представления, объятия, улыбки...

Резеда отвозит Рудольфа и его спутников в гости­ницу «Россия», а уже утром - к больной матери. Фарида ханум была в полубессознательном состоянии, говорила только шепотом, и Рудольф так и не был уверен, узнала ли она его. Просидев час у постели матери, он вышел от нее со словами: «Она меня не узнала!»

Поговорить с матерью не удалось, и это огорчило его больше всего. Он столько лет хотел увидеть мать, поговорить с ней.

Сестра Лиля тоже была серьезно больна, но сра­зу узнала брата. И хотя все были рады встрече, было грустно.

Рудольф посетил места своего детства, впрочем, тоже не очень успешно. Он хотел сходить на могилу отца, но зират (кладбище) было в снегу. В оперном театре никого увидеть не удалось, что было странным. Ведь в советских театрах воскресный день всегда был рабочим днем.

Школа, где он учился, тоже была закрыта.

Удивительное совпадение - обычная средняя школа, в которой учился  Рудольф, уже два года

была балетной. Не в его же честь это было сделано? Позднее она станет носить его имя.

Директор школы Алик Бикчурин в это время был в отъезде. В своих воспоминаниях о Нурееве он высказывает уверенность, что все это было спланировано.

Вот и все. Только сохранившиеся старые дома на улицах города напомнили Рудольфу годы юности.

Горечь, грусть и обида - чувства, которые Нуреев увез с собой из родного города. Самолет, Москва, снова самолет и снова Париж. Краткий миг в сорок восемь часов.

Фарида Аглиулловна умерла 5 февраля 1988 года от инсульта в возрасте восьмидесяти лет, Рудольфу через сорок дней исполнилось пятьдесят.

 

*   *   *

В марте 1988 года Рудольф отмечал свой юбилей. Балетный мир приветствовал своего кумира. Ведущие труппы пригласили Нуреева с выступлениями, и он с энтузиазмом откликнулся на них. Выступления в балетах «Жизель» с Сильви Гилем в «Ковент-Гарден», «Жизель» по приглашению Барышникова в «Америкен балле тиэтр» в Лос-Анжелесе, «Орфей» с Мерилл Эшли в «Нью-Йорк-сити балле» прошли с большим успехом.

В том же месяце проходят юбилейные торжества в «Метрополитен опера», где его приветствуют самые прославленные люди. Весь балет Парижской оперы выходит на сцену, а вслед за ними на сцену вышли коллеги Нуреева, партнеры и хореографы - Михаил Барышников, Питер Мартине, Петер Шауфус, Мария Толчиф, Карла Фраччи, Иветт Шовире, Карён Кейн, Синтия Грегори, Джон Тарас, Виолетт Верди, Руди ван Данциг, Марри Луис, Линколн Керстайн. Завершала парад Марго Фонтейн.

Когда Нуреев поцеловал ее и вывел на середину сцены, сверху посыпались красные, белые и синие конфетти, а вверх поднялись воздушные шары.

*  *  *

В ноябре 1989 года Рудольф Нуреев приезжает в Ленинград. Его пригласил художественный руко­водитель Кировского театра Олег Виноградов, и Ну­реев рад этому. Конечно, Нуреев не в лучшей форме, серьезно болен, и у него повреждена нога, но приезд на родину ему нужен. Он хочет танцевать на сцене Кировского театра, пока он еще может это.

И вот «Сильфида». Репетиции проводит его ста­ринный друг и партнерша Нинель Александровна Кургапкина. Танцевать с Нуреевым предстоит молодой, изумительной балерине Жанне Аюповой.

 Мы просим прощения за длинную выдержку из ее опубликованного в «Русском телеграфе» интервью, но трудно рассказать о тех днях лучше, чем она:

   « Во-первых, для меня по сей день остается загад­кой, почему партнершей Нурееву выбрали меня, ведь в театре было достаточно статусных балерин. Может быть, потому, что я ученица Нинель Александровны Кургапкиной. Они с Нуреевым были очень дружны Его приезд был неожиданностью. Естественно, я волновалась: я никогда не видела его живьем, знала только легенды. Слышала, что он личность одиозная. Нестандартная, скажем так... Мне не хочется говорить о нем, потому что все ожидают сногсшибательной скандальной хроники. Если Нуреев - обязательно дайте скандал. А мне не интересны эти скандалы - в моей памяти он, прежде всего, остался моим первым выдающимся партнером-звездой.

- И все же его скандальная репутация подтвер­дилась?

- Я заметила что-то в манере общения. Выглядел он необыкновенно экстравагантно. И, несмотря на то, что был совсем больным, оставался удивительно жизнерадостным и жизнелюбивым. Его появление в зале, конечно, было обставлено с помпой. Кругом поклонники, некая дама вообще была в инвалидной коляске, говорили, она сопровождает его по всему миру. « Это была Филлис Уайет, жена художника Джемса Уайета. Они были близкими друзьями Р. Нуреева. Прим. автора сайта.» В классе он появился в шерстяном вязаном комбинезоне (его вязала также какая-то из его по­клонниц), в берете - он менял береты постоянно... Появился с кучей нот старинной музыки и попросил концертмейстера проиграть ему всю эту музыку под­ряд, на ходу сочиняя себе комбинации. Урок делал один в присутствии толпы зрителей - они его совер­шенно не смущали.

- Урок был интересным?    !!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!

- Тогда я мало что в этом понимала. Знала, что есть другая школа, но была убеждена, что наша - луч­шая. Это внушалось с детства. А тут он показывает со­вершенно другую технику. Теперь я понимаю, что это датская школа, влияние Эрика Бруна. Много tendus, любопытные связки движений. Урок был недлинным — у него болело колено. Станок и несколько комбинаций на середине зала. Много внимания рукам и голове. Много гопdе де jambe еn l’air. Кстати, с тех пор я и заинтересовалась западными балетными школами. Я сидела, ждала. Потом он сказал: «Ну что, давай...» Нас представили. До этого дня мы с ним не встреча­лись, но он видел меня на гастролях. С самого начала он взял репетицию в свои руки, стал показывать мою партию. Кургапкина была рядом. Он показал много новых движений - у нас иначе танцуют этот спек­такль. Это была западная версия «Сильфиды». Пока­зывал очень хорошо. Конечно, прыжки он не делал, но руки, положение головы, работа корпуса - я поняла, что тут все по-другому. До сих пор стараюсь сохранить все им показанные нюансы. Работал, в основном, со мной - сам репетировал мало: что-то попробует, остановится. Перебрасывался репликами с Нинель Александровной. Ему вообще все это нравилось. Все время был в хорошем настроении. Без конца ругался матом. К этому я была готова и старалась корректно, пропускать мимо ушей.

-  Он был хорошим педагогом?

-  Скорее нет. Возиться с другими? Для этого у него не хватало терпения. Он хотел моментального результата.

-  Он нервничал?

-  Он был явно заинтересован. Гонял меня без конца, я по нескольку раз повторяла всю партию.

Конечно, он нервничал. Но внешне был спокоен. Только напоминал о больном колене, называя его «мое копыто»... Репетиций было четыре или пять. Перед спектаклем устроил инспекцию моего костюма, при­чески. Прическу заставил переделать. Остальное его вроде бы устроило.

На сцене начались неожиданности. В классе он, в основном, ходил рядом, но только на спектакле при первой встрече я вдруг реально ощутила, что от него исходит энергия необыкновенной силы. Этого я не предполагала- все-таки человек был в возрасте. В тот момент я поняла, что его сценическая магия - не миф: он действительно был в состоянии гипнотизировать. И - необыкновенное обаяние. Меня это поразило и помогло мне. Я чувствовала партнера рядом, хотя в «Сильфиде» как такового дуэтного танца почти нет.

Конечно, ему было очень тяжело. Танцевал он не лучшим образом, но зал принимал его потрясающе. До такой степени, что в первые моменты после под­нятия занавеса я просто не слышала музыки - шквал аплодисментов. Мне даже пришлось повернуть го­лову, чтобы увидеть дирижера. Дальше все пошло гладко, во всяком случае для меня, я танцевала с удо­вольствием. Конечно, это не был рядовой спектакль, выкладывались все.

 — Почему он выбрал «Сильфиду»? Все-таки он был болен, а в «Сильфиде» одна из самых сложных мужских партий.

  — А что другое? Думаю, что станцевать «Сильфи­ду» для него было проще. Часть вариации в первом акте он пропустил. Зато умел достойно закончить ва­риацию. Его знаменитые «пятые позиции» - с каким апломбом он подавал себя, как долго мог смотреть в зрительный зал! В эти моменты можно было видеть его лучшие времена. При этом он никогда не забывал о существовании партнерши. Мне было очень удобно: первый раз в жизни я так чувствовала партнера. Он буквально смотрел в глаза, от него исходило какое-то сияние. Потрясающе!

 — Было ли на том спектакле в Мариинском театре понятно, что это очень крупный балетный танцовщик? Ведь в тот момент он фактически уже перестал им быть - скорее пребывал в качестве поп-идола...

 — Я не смотрела на него, как на Майкла Джексо­на, но я понимала, кто он. Конечно, это были уже не те танцы, но для меня это не имело значения. Кто-то кричал, что он плохо танцует, но говорить так - зна­чит, совсем ничего не понимать ни в ситуации, ни в танцах.

 — Когда он приехал сюда, вы знали, что он об­речен?

 — Конечно. Он остановился у Кургапкиной - не хотел жить в гостинице. Постоянная температура. Он все время лежал. Танцевал при 38 градусах.

 — Это был его последний спектакль в Мариинском театре...

 — Насколько я знаю, это был вообще последний его спектакль. Больше он не танцевал. Только дири­жировал. Мы встретились с ним в Сан-Франциско. Я танцевала «Ромео». После спектакля мне сообщили, что пришел Рудольф и желает меня видеть. Спускаюсь вниз: «Почему ты заставляешь меня подниматься!» Он ужасно выглядел. Было жарко, но он был в пальто, как всегда в берете. Ему было очень плохо. Тем не менее, мы поговорили о спектакле, он сожалел, что я не танцую версию Макмиллана. Больше я его не

видела. Только могилу на кладбище - еще не было надгробия, одна плита и море цветов».

Спектакль состоялся 17 ноября. Бывшие партнер­ши Рудольфа - Дудинская, Осипенко, Кургапкина, Колпакова, Тер-Степанова сидели в первом ряду. В зале находились его ленинградские приятельницы Та­мара Закржевская  и Люба Мясникова, сестра Резеда и племянница Альфия, а в ложе сидела первая учительница - Анна Удальцова.

И хотя его принимали прекрасно, реакция зала не была однозначной. Газеты на другой день писали: «Наши овации были адресованы прошлому...»

 

*   *   *

21 февраля 1991 года умерла Марго Фонтейн.

Печальное известие застало Рудольфа в Чикаго. Он три часа разговаривал по телефону с приемной дочерью Марго Керубе Ариас, расспрашивая о по­следних минутах Фонтейн.

Рудольф не поехал на похороны: «Я бы хотел, но не могу».

*   *   *

Нуреев полон замыслов, но возраст, смерть близких людей и болезнь ввергают его в уныние. В балете он продолжает танцевать, но ограничивается характерными ролями, требующими выразительности и в меньшей степени - амплитуды и силы молодых. Нуреев не может быть плохим исполнителем - только лучшим! А как?

По совету известного дирижера Герберта фон Караяна он приступает к освоению профессии дири­жера. Поддержал Нуреева в этом другой известный дирижер Леонардо Берстайн. Ему помогают Варужан Коджуяну - музыкальный руководитель симфониче­ского оркестра Санта-Барбары, а позднее Вильгельм Хюбнер - профессор Венской академии музыки. Освоение новой профессии шло с невероятной ско­ростью. Уже через месяц Нуреев готов к дебюту, и Хюбнер направляет его к Францу Мозеру - директору Венского Резиденц-оркестра. «Ребята, - обратился тот к музыкантам, - вот человек, который только начал дирижировать, но помогите ему, и вы сами увидите, чего он стоит».

Нуреев вырабатывает свой стиль дирижирования, строгий и корректный - минимум движений корпусом и максимум внимания к чтению партитуры.

Следуют одиннадцать репетиций, и на восьмом месяце после первого урока Нуреев вышел на сцену, чтобы исполнить с Резиденц-оркестром гайдновскую «Охоту», скрипичный концерт К 218 Моцарта и Сере­наду до мажор для струнного оркестра Чайковского.

Это был прорыв.

*   *   *

Последний раз Рудольф танцевал 28 февраля 1992 года в Будапеште. Он исполнил роль ангела в балете Габора Кевехази «Кристофоро».

*   *  *

Во время приезда Нуреева в Санкт-Петербург в 1989 году с ним встретился директор Казанского театра оперщ и балета Рауфаль Мухаметзянов, кото­рый пригласил Нуреева выступить в Казани в любое удобное время и в любом амплуа. И такой приезд со­стоялся.

Весной 1992 года Нуреев дважды приезжал в Казань - город его матери. В марте - для репетиций и подготовки выступлений, в мае — для участия в Шестом балетном фестивале. Несмотря на болезнь, он готов здесь выступить во что бы то ни стало.

21 мая 1992 года он дирижирует оркестром в  балете «Щелкунчик». Занавес. Рудольф Нуреев за дирижерским пультом. Аплодисменты не смолкают двадцать минут. Позже он скажет, что это мгновение в Казани было одним из счастливейших моментов в его жизни.

Главную партию в этом спектакле танцевала Надежда Павлова, а роль принца исполнил Андрей Куделин (оба из Большого театра России).

Владимир Яковлев, главный балетмейстер театра, в своем интервью для газеты «Новые известия» так рассказывает о выступлении Нуреева: «Когда после спектакля начались поклоны, Нуреев встал у первой кулисы, чтобы видеть зал. Я сказал: «Рудольф, пора на выход». Он не поверил, переспросил: «Это меня? Мне аплодисменты?» Я взял его за руку и вывел на сцену.

Помните финал фильма «Берегись автомобиля», где Смоктуновский останавливает троллейбус? У него было такое же лицо - беззащитное и счастливое. И весь он светился какой-то тихой радостью. Потом он к каждому актеру подошел, каждому пожал руку, посмотрел в глаза. Я понял, что он так прощался и хотел, чтобы его таким запомнили».

Сразу после спектакля на небольшом банкете Нуреев дал согласие, чтобы фестиваль классического балета в Казани носил его имя.

Казанские газеты в те дни писали: «...В Казани весной 1992 года, подводя итоги своей жизни на Западе, он сказал, что имеет все, что ему хотелось. Он назвал эти итоги великолепными. Как у него все получилось? «Я мало спал и много работал», - последовал ответ».

Во время посещения Рудольфом Нуреевым Каза­ни с ним впервые встретилась его двоюродная сестра по материнской линии - Лиада Валиулловна Хусаинова, которая живет в Казани. Вот как она рассказывает о своей встрече с братом: «Когда Рудольф узнал, кто я, он очень обрадовался. В одной из бесед брат по­жаловался мне, что у него нет ни одной фотографии отца. Тогда я подарила ему несколько фотографий,
которые моя мама бережно хранила все эти годы. Уезжая, Рудольф сказал мне, что это самый дорогой подарок, который он увозит из Казани».

С тех пор каждую весну в Казани проводится танцевальный фестиваль Рудольфа Нуреева, на ко­торый съезжаются лучшие солисты балета России и других стран. В 2006 году проходил XIX Междуна­родный фестиваль классического балета им. Рудольфа Нуреева в Казани.

*   *   *

И еще!

Помните цвета, о которых мы говорили в начале - белый, синий, красный?

Так они все-таки появились и в России. Когда в марте 1992 года Рудольф приезжает в Казань, над Россией развевается стихийно введенный после ав­густовского путча и еще не утвержденный властью, бело-сине-красный флаг.

Цвета флага расположены продольными полосами, и верхняя, та, что ближе к небу - белая. Вспомним, что сестра Рудольфа Лиля к этому времени уже умерла.

С именем Лили есть еще два удивительных со­впадения.

Цветок лилии является одним из символов Фран­ции. Тот же цветок лилии является одним из самых распространенных и почитаемых элементов башкир­ского и татарского орнамента.

 

 

*    *    *

18-го мая 2006 года, в дни проведения XIX Международного фестиваля классического балета им. Рудольфа Нуреева в Казани, мы встретились с Рауфалем Сабировичем Мухаметзяновым, директо­ром Татарского Театра Оперы и Балета имени Мусы Джалиля, и он поделился с нами своими воспомина­ниями о днях общения с Нуреевым.

- Рауфаль Сабирович, в 1989 году Вы пригласили Рудольфа Нуреева в Казань. Как это было?

- Наш балетмейстер Владимир Яковлев связался по телефону с Нинель Александровной Кургапкиной.

Она обещала оказать содействие.

И вот Санкт-Петербург, Мариинский театр, а там такой ажиотаж! Идет репетиция балета «Сильфида». В кулисах народ: стеной, не проберешься. Хотя репети­ция еще даже не началась... И тут у меня возник план. Нуреев должен сейчас находиться в грим-комнатах! Не поверите, иду, открываю первую от сцены грим-комнату. Стоит он, полуголый, и костюмерша. Я подхожу: «Здравствуйте, я директор татарского теа­тра. Сразу хочу предложить сотрудничество в любой форме».

Жду его ответной реакции. Он отвечает: «Найди меня в перерыве между двумя актами». - «Но там народу...» - «Захочешь, найдешь».

Я знаю этот спектакль хорошо. В нем кушетка обыгрывается, и я к концу первого акта пробрался через толпу и, как только занавес упал, выскочил на сцену. Был я в очках, в галстуке. Все, наверное, решили, что я какой-то сотрудник КГБ. Рудольф меня увидел, мы на эту кушетку присели, начали разго­варивать. Идет Виноградов, главный балетмейстер театра. Он спрашивает: «Кто такой?» - «Я директор татарского театра оперы и балета». - «Ну, и что?»

И тут (я сам этого не знал) Рудольф Хаметович говорит, что мать его татарка, уроженка Казани.

В это время нас непрерывно снимают фотогра­фы.

Рудольф мне говорит: «После репетиции позвони мне в гостиницу, я скажу, когда вечером мы сможем встретиться».

Мы вышли, я звоню Кургапкиной. Она отвечает:. «Вечером он будет у нас. Как только он ко мне приедет, я с ним переговорю и сразу тебе позвоню».

И, действительно, сижу в номере, она мне звонит: «Приезжайте». У нее были Нуреев и пара французов, бизнесменов. Видно, хорошие его знакомые. Целый вечер мы провели в спокойной обстановке. Он пока­зывал записи балетов.

Мы договорились, что он посмотрит нашу труппу в Москве. Разъехались. В связи с чем у него было та­кое желание? Уже подходил срок окончания договора его работы с Парижской Оперой.

Мне кажется, он думал о своих дальнейших перспективах. Он мог реализовать себя в качестве хореографа, дирижера, руководителя.

Мы договорились, что встретимся в июле 1990 го­да в Москве в дни татарской культуры. Спектакли проходили в театре Станиславского. Приглашение послано, все обговорено, мы уже в Москве, машина в аэропорт для встречи отправлена. Прилетает самолет, Нуреева на нем нет.

-  А он обещал прилететь?

-  Да, нам сообщили номер рейса. Выясняется, что российское посольство не выдало ему визу. По формальной причине: в приглашении мы не указали год его рождения.

Срочно все переоформили, отправили.

Но выйти на связь с ним уже не удалось.

Прошел год. Вдруг - телефонный звонок из Ав­стралии. Звонит знакомый дирижер Вайс: «Встретил здесь Нуреева. Он сказал, что хочет поговорить с тобой. Запиши его данные».

Снова выхожу на Нуреева, прорабатываем его приезд в Казань - дирижировать «Ромео и Джульет­ту», сюиту Прокофьева и принять участие в балетном фестивале в качестве дирижера.

И вот - март 1992 года первый его приезд в Ка­зань.

На другой же день Нуреев начинает работать с симфоническим оркестром. С ним приехал ассистент Володя, болгарин. Приехала с ним еще Дус Франсуа. Он начинает репетиции и вдруг говорит, что плохо себя чувствует. Температура 37,1 - 37,2. Вызываем врачей. Приехали, посмотрели и говорят - надо везти в больницу. У него воспаление легких.

Конечно, ни в какую больницу он не поехал. Ди­рижирует и сразу отправляется в отель, лежит.

Мы говорили и о дальнейшем сотрудничестве. Сначала он все время был настороже. Потом понял, что все вопросы решаются без суеты, спокойно и высказал предложение: «Давай проработаем гастро­ли. Собрать камерный оркестр и провести гастроли по Европе». Я даже начал договариваться. А перед этим спросил: «Сколько гонорар Ваш будет стоить?» Он ответил: «Пять тысяч долларов». Это небольшая сумма. Гастроли чтоб были. Начал я договариваться с Германией с Брауншвейгом. К сожалению, всему этому не суждено было сбыться.

Как-то говорю ему: «Хочешь, в сауну съездим?» «С удовольствием поеду». Поехали в сауну. А там пришли культуристы. Даже видеокадры такие есть. Дус зашла в баню, все сняла на камеру. Вскоре он уехал.

-  В газетах пишут, что в марте все-таки он дири­жировал в Казани.

-  Нет, только репетировал «Ромео и Джульетту» с оркестром филармонии в концертном зале, а «Щел­кунчик» - в нашем театре, в оркестровой яме.

В мае состоялся второй его приезд. В это? раз он был без ассистента и попросил кого-нибудь от нас помочь ему. С ним работал Васильев Владимир Михайлович.

  24-го мая он дирижировал оркестром филармо­нии «Ромео и Джульетту», а 21-го мая дирижировал оркестром на спектакле «Щелкунчик». Публика при­нимала его очень хорошо.

-  Расскажите о самом выступлении.

-  Танцевать артистам было очень легко. Он бле­стяще знал темпы, музыку.

-  Действительно, он же как бы присутствовал и на сцене, и за пультом.

-  Конечно. После спектакля мы с ним говорили о нашем фестивале классического танца и решили, что он будет носить имя Нуреева. Если бы я мог предпо­ложить, что через полгода этого человека не станет! Я бы оформил письменно эту договоренность.

-  То есть все только в устной форме?

-  Да. Конечно, есть люди, которые присутство­вали при этом разговоре. Но Судьба распорядилась именно так.

Потом, после выступления, он накрыл стол, при­гласил солистов, концертмейстеров групп. Все сделал, как принято в оркестрах.

Знаете, во второй его приезд в Казань насторо­женность в нем прошла. Он доверился нам. Я никогда не забуду его выразительный взгляд, нормальные че­ловеческие глаза. Именно глаза. В них была жизнь.

 

*  55   *

Рудольфу становилось все хуже. Изможденный, он. продолжал выходить на сцену. В июле в Сан-Франциско состоялось его последнее выступление. Он исполнил со студенческим оркестром Калифор­нийского университета «Ромео и Джульетту» Про­кофьева.

*   *   *

В том же месяце Нуреев возвращается в Париж и начинает постановку «Баядерки». Когда-то высту­плением в этом балете во время первого приезда Ки­ровской труппы, в 1961 году, он покорил парижскую публику; и вот теперь постановкой этого же балета он завершает круг своей жизни в балете.

Рудольфу помогают ставить балет его друзья, и среди них Нинель Кургапкина. Танцовщики понимали ситуацию и работали «с полной отдачей». На вопросы о самочувствии он коротко отвечал: «Пока жив»

Дирижировать на премьере Нуреев собирался сам, но он был слишком слаб. Когда доктор Канези порекомендовал ему не дирижировать, Нуреев огрыз­нулся: «Не засирай мне мозги!» Это был вопль души, а тело...

Премьера состоялась 8 октября 1992 года. Совсем слабый Рудольф смотрел на сцену из ложи, полулежа на диване. В переполненном зале находились его дру­зья, съехавшиеся на этот спектакль со всего мира.

Когда занавес опустился после заключительного акта и вновь поднялся, на сцене стоял Рудольф, под­держиваемый исполнителями главных ролей Изабель Герен и Роланом Илером. Зал взорвался аплодисмен­тами.

Здесь же, на сцене, министр культуры Франции Жак Ланг вручил Рудольфу Нурееву знаки отличия Командора искусств и науки.

На следующий день во всех газетах говорилось о болезни Нуреева, и верная Дус Франсуа, изъяв все газеты с рецензиями на спектакль, в которых упоми­нался СПИД, принесла ему только три газеты.

«И это все?» - спросил Рудольф.

Через два дня после премьеры Рудольф отпра­вился на Сен-Бартельми, где провел две недели с друзьями в своем пляжном доме. Он еще стремился плавать в море, но Шарль Жюд отговорил его, увлекая прогулкой по берегу.

Состояние здоровья Нуреева ухудшалось, и вскоре ему пришлось вернуться в Париж. Последние
шесть недель он провел в больнице, где рядом с ним, постоянно меняясь, находились друзья, родственники и коллеги.

Рудольф Нуреев скончался рано утром 6 ян­варя 1993 года, не дожив двух месяцев до своего 55-летия.

Похоронили его на русском кладбище Сен-Женевьев де Буа на окраине Парижа.

В этой земле похоронены писатели Бунин, Ку­прин, художники Сомов, Коровин, Добужинский, балерина Кшесинская...  

Здесь нашли последнее пристанище поэт Галич, режиссер Тарковский...

В тот день, 12 января, здесь заканчивал свой земной путь танцовщик Нуреев. Он лежал в гробу в строгом черном костюме и в чалме.

Над могилой звучала музыка Баха и Чайковско­го, друзья читали его любимые стихи из Пушкина, Байрона, Гете.

В последнем слове Жан Ланг выразил общие чув­ства собравшихся:,«...Его достижения легендарны. Словно Феникс, он возрождался каждое утро после того, как истощал себя каждый вечер».

Гроб медленно опустили в могилу. Розы и балет­ные туфли стали его последними спутниками.

 

*   *  *

После смерти Рудольфа остались два фонда Нуреева - Европейский фонд, возникший еще в 1975 году и унаследовавший большую часть вкладов, и Американский фонд, унаследовавший американские вклады Рудольфа.

Согласно завещанию, оба фонда должны были выделять средства на развитие балета: заказывать новые произведения, субсидировать балетные труппы, поддерживать молодых талантливых ис­полнителей.

Часть наследства перешла родственникам.

Сложно говорить о работе фондов. С одной стороны, их деятельность направлена на выполнение воли Нуреева; с другой стороны, их работа осложнена обвинениями в нечистоплотности их руководителей, тяжбами с родственниками и дру­гими претендентами на долю наследства Нуреева, претензиями специалистов балета и медиков.

Вот только несколько мнений на эту тему.

Любовь Мясникова: «...Что еще? Музей Ну­реева, о котором он писал в своем завещании, так и не создан, принадлежащие ему вещи распроданы на аукционах, в его квартирах живут сегодня новые жильцы, остров тоже кто-то купил, возможно, какие-то нувориши...»

Александр Васильев, известный театральный ху­дожник, на вопрос о том, что Фонд Нуреева промотал деньги и все наследие артиста, ответил:

 —  о неправда. Они дают стипендии одаренным молодым артистам, как это и завещал Рудик. Это очень высокие стипендии.

-  Но сестра Нуреева оспаривает...

-  Она никогда не сможет выиграть процесс, по­тому что Нуреев все завещал именно фонду».

Юрий Евграфов, племянник Нуреева: «Первая встреча с Рудольфом была совершенно невероят­ной. Это было как во сне. Мы приехали с мамой из Уфы, получили билеты - аншлаг был, конечно. И вот появился он - в «Сильфиде». Он был не тот, как когда-то, как на старых записях, которые мы видели, но н в этом что-то было особенное, свое. Мы познакомились после спектакля, и больше я никогда не возвращался в Уфу. Я учился в Париже языкам, музыке и жил у Рудольфа. Когда он умер, я уехал в Берлин и живу сейчас там. Рудольф создал фонд, который должен был помогать молодым артистам и близким покойного. Но о судьбе этого фонда сейчас говорить не лучшее время. Когда оно придет, я кое-что вам расскажу».

Тамара Закржевская: «...Наша книга «Рудольф Нуреев. Три года на Кировской сцене: воспоминания современников» появилась на свет в 1995 году.

... Материал был подготовлен очень быстро: вряд ли прошло более полутора месяцев, когда перед нами легла толстая папка с тремя сотнями фотографий, с отпечатанными на машинке статьями, переводами, подборкой прессы и всем остальным, что и создало в результате сборник.

... написали мы в Америку, председателю аме­риканского фонда Барри Вайнштейну. Написали и забыли. И вдруг получаем ответ. Да какой! После многих лестных слов о том, что мы молодцы, что хотим в такое трудное время публиковать... и т. д., и т. п., в факсе значилось: фонд оплатит издание, толь­ко напишите подробную калькуляцию предстоящих расходов.

... Спустя полгода, после множества отправлен­ных запросов, американский фонд все-таки присылает ответ. Гласит он следующее: мы внимательно изучили вашу просьбу и сообщаем, что денег на издание вы­делить не можем. Материалы, ежели угодно, согласны купить. До свидания».

Конечно, в таком сложном механизме, как Фонд, трудно всегда быть объективным и избежать ошибок; но и трудно удержаться от злоупотреблений. Время покажет...

*   *   *

Балет зародился в Италии, оформился как вид искусства во Франции, распространился по Европе и расцвел в России. Естественно, есть другие направ­ления балета, другие блистательные исполнители, и балет давно уже «властвует над миром»; но мы сохраняем в нем свою уверенную позицию и свято верим - мы лучшие. Здесь - лучшая школа балета. Наши балерины и танцовщики - лучшие в мире. И лишь остается вопрос: почему наши замечательные таланты стремятся покинуть Родину и работать за рубежом? Нуреев, Макарова, Барышников...

Частично ответ на этот вопрос мы нашли в книге Маринеллы Гваттерини «Азбука балета»:« ...балети в наше время - это такая область искусства, которая основывается на миграции и на эмигрантах, и на это существует, по крайней мере, две веские причины. Первая состоит в том, что язык танца, в отличие от разговорного языка, универсален, понятен всем, по скольку на нем говорит человеческое тело, а оно, как известно, одинаково у всех народов. Вторая причина имеет более общий характер: артисты всегда едут туда, где существует более благоприятная атмосфера и условия для развития и совершенствования их про­фессиональных способностей».

Может быть, нашей «русской душе» тесно на просторах России, а площадка для самовыражения артиста недостаточна? А может быть, причина ба­нальна, вернее, материальна? Видимо, нельзя ис­ключать обе причины. Все-таки артисту требуются сцена и признание. Можно еще вспомнить Дягилева, создавшего театр «Русские сезоны в Париже», и га­стролировавших с ним по всему свету Анну Павлову, Вацлава Нижинского.

Понятно, почему молодых исполнителей, если предоставляется такая возможность, тянет оставаться на западе. Отсюда нежелание наших педагогов пока­зывать своих лучших учеников на конкурсах балета, проводимых в Европе.

Когда-то наши таланты стремились на запад из «закрытого» СССР, а теперь с не меньшим желанием

-  из «открытого» СНГ?!

 

*      *      *

В октябре 2006 мы встретились с Алтынай Асылмуратовой - художественным руководителем Академии русского балета имени А.Я.Вагановой и попросили рассказать о ее встречах с Нуреевым.

— О Нурееве лучше рассказать смогут те, кто заканчивал училище вместе с ним — М. Васильева, М. Алфимова, Г. Комлева. Они ближе его знали. Я училась в училище позднее.

Наша школа дает очень многое. Учащиеся живут здесь, проводят в этих стенах целый день, а потом отправляются в театр, в филармонию, где звучит та же музыка. Думаю, что и на Нуреева эта школа, тот же Пушкин и другие преподаватели оказали большое влияние.

  — Как вы считаете, каково место Александра Ивановича в российском балете?

  —Если методика Вагановой - женский танец, то Пономарев - был создателем мужского танца, а его продолжатель - Пушкин.

 — Талантливый человек?

 — Да. Талантливый ученик и затем еще более талантливый педагог. У него учился Зубковский, а ученик Зубковского - Еникеев. Он сейчас у нас пре­подает, и можно сказать, что он прямой продолжатель Пономарева, Пушкина, Зубковского.

 — Времени прошло достаточно много, и все равно вокруг имени Нуреева ходят легенды.

 — И будут ходить. Это надолго, это навсегда.
   Когда Нуреев занимался в училище, у него было рвение к занятиям, к литературе. Он понимал, что приехал с периферии, мало что знал и стремился наверстать упущенное. Постигал культуру. Ходил в театры, музеи. Но в основном он был в зале и много читал.

Есть люди, созданые для балета, Богом дано. Ему много дала природа, да плюс характер - упрямый, упорный. И еще - умение принимать решения. В 23 года, совсем молодой человек, и решился остаться за грани­цей. Ради того, чтобы иметь больше возможностей. Он был одним из первых, кто выбрал такой путь.

И у Рудика все-таки был магнетизм. Им обла­дают далеко не все. Это тоже данность, талант. Его в любой толпе можно было сразу узнать.

К концу жизни он стал прекрасным дирижером. Таких примеров в истории больше нет. Блестящий,, танцовщик и  вдруг становится Маэстро. Ведь это совершенно другая профессия.

-  Должен быть исключительный слух?

-  Прекрасный слух для балетных - это норма. Мы слышим не только ушами, мы телом слышим. Так должно быть. Но быть дирижером...

  Он это сделал. Ему это было нужно.

     Он всегда, за что ни брался, делал. Такой характер был упрямый, в хорошем смысле. В работе это очень хорошее качество. Пока не сделает, что задумал, он никогда из зала не уходил. Не давал себе поблажек. 

-          Вы его видели, когда он приезжал в Россию?
Встречались с ним?

- Мы встречались и задолго до этого приезда.
Они, конечно, все - и Рудик, и Миша, и Наташа люди мира. Отношение к ним все равно особое. В то время с ними нельзя было не то что разговари­вать, а даже рядом находиться. Это было наказуемо. Это было клеймо, снимали со всех поездок. Но по­общаться с ними мечтали многие.

Мой муж был за рубежом в 1978 году, он набрался смелости и пошел в Гранд опера. Рудик в то время там был директором. Потом «добрые люди» донесли на мужа. Из-за этого случая его достаточно долго не выпускали в зарубежные поездки.

Рудик хорошо к нам относился. Не ко всем, правда. Если появлялись возможности встречи, всегда приходил. Никогда не отговаривался, что занят или устал. Хотя действительно был занят и очень уставал. Но всегда находил время общаться с соотечествен­никами.

Иногда мы даже не знали, что он где-то рядом. Он сам узнавал, что театр гастролирует. Сидишь в номере после репетиции, и вдруг звонок: «Это Рудик. Как дела? Давайте встретимся. Пригласите Нину Александровну, приезжайте». Он был очень внима­тельным к нам.

Мы были в его парижской квартире, в очень красивом месте, почти напротив Лувра. Роскошное
убранство, ощущение, ханские апартаменты. Кругом ковры, груды серебра на блюдах.

В общем, музей напротив музея. Кругом хорошие картины. Он в этом разбирался.

Даже памятник на его могиле сделан в виде ков­ра. Мы были зимой, и первая мысль мелькнула, что же его не убрали? Его снежок припорошил, полное ощущение, что это настоящий ковер.

У меня от общения с ним осталось очень при­ятное впечатление. Это было в 1986 году. У нас - пер­вые гастроли в Париже после большого перерыва. Начиналась перестройка, и немножечко, чуть-чуть, почувствовалась свобода. Тогда несколько человек Рудик пригласил к себе домой. Были художественный руководитель театра и мы - солисты, человека три-четыре. Приехал Миша Барышников.

От встреч с Нуреевым осталось ощущение, что на публике это - один человек. Но дома у себя он совсем другой. Более естественный.

Было очень жалко, что болезнь буквально на гла­зах высасывала из него жизнь, и поражало - какой он сильный, как сопротивляется! Наверное, не все могли бы так долго выдержать.

Конечно, это был мощный человек. Можно его любить или не любить, но уважали его все. Это тоже данность. Руководить большим коллективом Гранд опера, тем более во Франции, не просто. Французы народ капризный. Но они Рудика любили и очень уважали. Он и сам работал на износ, и от людей того же требовал. Занимался до последнего. Многие ругались, конечно, обижались, но работали. Можно

сказать, что все наши отъехавшие - Рудик, Миша, Наташа - очень подняли там балет.

А труппа Мариинского театра как была лучшая в мире, так и осталась. Да, я патриот своего театра, и это нормально. В наше училище поступает 60 че­ловек, а кончает обычно около половины. По разным причинам. Кто поправляется, кто не справляется. У одних фигура портится, другие под два метра вы­растают, третьи, наоборот, не растут. Причин много. Кто-то просто разочаровывается в профессии. Но из окончивших в этом году 18 попали в Кировский театр. Подавляющее большинство труппы Мариинского театра - это наши дети.

*   89   *

А вот выдержка из Книги рекордов Гиннеса:

«Рекордное число вызовов артистов на сцену после закрытия занавеса на балетной постановке -89.

Оно зафиксировано на спектакле балета Чай­ковского «Лебединое озеро» в Венском «Штаатс опер» (Австрия) в 1964 году. Зрители приветствова­ли Марго Фонтейн (Великобритания) и Рудольфа Нуреева (СССР)».

Обратите внимание - Нуреев, будучи «измен­ником Родины», прославляет ее, вписывая своим искусством в книгу рекордов.

Так закончился двадцатый век и второе тысяче­летие.

 

*     *      *

Именем Нуреева названы:

- хореографическое училище в Уфе;

- фестивали балета в Уфе, Казани и Будапеште;

- набережная в Вене.

В Башкирском государственном театре оперы и балета открыт музей Нуреева, в создание которого много сил вложила Гуськова Инна Георгиевна. Музей нам любезно показала заведующая литературной ча­стью театра Латыпова Рамиля Гаязовна. Здесь пред­ставлены личные вещи Рудольфа, редкие фотографии, имеется большая видеотека.

О Нурееве написаны десятки книг, сотни статей, открыты сайты, сняты фильмы, поставлены спектак­ли...

Ему посвящаются симпозиумы, выставки...

Вот только несколько выдержек на эту тему из газет.

Председатель общества друзей Нуреева А. Ларкье • знакомился с секретными французскими документами и материалами. В течение нескольких лет советское правительство оказывало давление на французские власти, требуя выдворения Нуреева. Этим объясня­ется, почему Нуреев сразу не танцевал в Париже, а подписал контракт с театром Ковент-Гарден. Только в 1971 году артист впервые смог выступить в Париже на сцене Пале Гарнье.

Отношения Рудольфа Нуреева и Эрика Бруна были рассмотрены с точки зрения творческого влияния, обогащения хореографической техники Рудольфа.

О совместной работе с Нуреевым на балетной сце­не рассказали его бывшие партнерши - Линн Сеймур (Лондонский Королевский балет), Мари-Кристин Муи (Бостонский балет), Линда Майбадук, автор монографии о педагогическом наследии Нуреева (Канадский балет). Все они подчеркивали его невероятную щедрость как учителя и партнера («Он просто проносил вас через все трудности», - Линн Сеймур. «Обращался с нами, как с королевами», - Мари-Кристин), отмечали его редкостное умение придать партнерше уверенность в себе, помочь ей станцевать не только на пике своих возможностей, но и раскрыть в себе новые качества. Его поддержка, чуткость, энергетика, наконец, были уникальными. По словам Клайва Барнса: «Его власть на сцене была столь велика, что когда он шел к сцене,

то как будто и не шел вовсе - а притягивал ее к себе». Работу с ним артисты вспоминают как моменты неза­бываемого счастья. Даже кордебалет с ним танцевал лучше, чем всегда».

Первая интернет-газета Республики Башкортостан сообщает: «В Уфе, на здании Башкирского государ­ственного театра оперы и балета, в марте 1993 года была открыта мемориальная доска с надписью: «На этой сцене в 1953 - 55 гг. начинал свой блистатель­ный путь выдающийся танцовщик XX века Рудольф Нуреев».

«Новый Венский журнал» извещает: «В 22-м районе, в одном из самых привлекательных мест ав­стрийской столицы - зоне отдыха на берегу канала, городские власти назвали часть набережной у вновь построенного жилого комплекса «Нойе Донау» в честь нашего соотечественника и современника, знамени­того танцовщика и хореографа Рудольфа Нуреева Rudolf-Nurejew-Promenade».

Из интервью в «Независимой газете»: «Хорео­граф Ролан Пети мечтает поставить балет о Рудольфе Нурееве.

-.. .Если меня еще раз попросят поставить что-то в Большом, я предложу балет о Рудольфе Нурееве.

— Вы дружили с Нуреевым и написали о нем книгу.

— Я все больше осознаю, что Рудольф явился на землю, как ангел. Он был и белым ангелом, и чёрным одновременно. В моем балете не будет смакования секса или скандальных похождений Нуреева. Я задумал историю о гении балета, сжигавшим себя, прожившем короткую жизнь. Нуреев танцевал больше 200 спектаклей в год.

   Из интервью с американским художником Рэймондом Вердагером в газете «Республика Башкор­тостан»:

    — Рэймонд, расскажите историю создания экслибриса с портретом Нуреева.
В связи с чем вас посетило вдохновение?

- Да, пожалуй, это действительно было вдохновение (прекрасное слово, которое, правда, ничего не
объясняет). Я просматривал в Нью- Йоркской публичной библиотеке коллекции фотографий. В тот момент
занимался поисками материала для совсем другой ра­боты и вдруг наткнулся на папку Нуреева... В его лице
было нечто такое, что привлекло меня очень сильно. Точеные, словно вырезанные рукой скульптора, черты,
свидетельствующее о глубине личности лицо, неве­роятно волевой, проницательный, страстный взгляд...
Мне захотелось запечатлеть эту внутреннюю силу. Будь я живописцем или скульптором, то, может быть,
выбрал бы для своей работы ноги, ступни Нуреева - он ведь был великолепным танцором! Однако суть и
совершенство танца, как это бывает и в любом другом искусстве, исходят из внутреннего мира мастера. А
танец - его инструмент, который помогает взволновать нас и донести до зрителей свою мысль. Жаль, что я не
находился в то время в Уфе; где, безусловно, нашел бы гораздо больше материалов о Нурееве».

 

*    *    *

В сентябре 2006 года мы встретились с народ­ным художником Татарстана Абреком Амировичем Абзгильдиным и попросили его рассказать о работе над картиной «Прыжок к свободе», посвященной Рудольфу Нурееву. Вот его рассказ.

Причина, по которой я начал эту работу, очень проста - я всю жизнь занимаюсь людьми с извест­ными биографиями.

У меня мелькнула мысль написать Рудольфа Нуреева, потому что я учился и жил в Москве с ребятами, которые ходили вместе с ним в Дом пионеров. Они - в кружок ИЗО, а он - на танцы. Они росли вместе и рассказывали мне о нем.

Мысли о картине «Прыжок к свободе» во мне долго зрели. И все-таки настал день, когда я взялся за работу.

Я не идеализирую Нуреева, но он стал героем для меня. Это придало мне силы, и я написал картину. И она, кажется, получилась.

Ее увидел Президент Татарстана Минтимер Шаймиев. Он ехал в Башкортостан на торжества по случаю инаугурации Президента Муртазы Рахимова и решил подарить ему картину. Ведь Нуреев - сын двух народов: башкирского и татарского, он прославил нашу культуру.

Тема Нуреева меня не отпускала, и я сделал еще четыре графических листа.

Когда журналисты спросили Нуреева: «О чем вы мечтаете?», - он ответил: «У меня одна мечта - сесть на облако и просто сидеть, болтать ногами». И эти его слова меня натолкнули на мысль.

• В иностранном журнале «Искусство на небесах» я увидел витражи Нотр-дам. И подумал: он был везде

-   и в Париже, и в Америке, и в Англии. Я сделал фон витраж на небесах. Так иногда жизнь сама и подает материал, и подсказывает, как его воплотить.

Эта работа выставлялась в 5 городах: Самаре, Чебоксарах, Казани, Саратове, Нижнем Новгороде. Закончилась выставка в Москве, в Доме художника. Так что народ ее видел. Сейчас она в Башкортостане. А я написал ее заново для себя.           

*  *  *

И наконец, с имени Нуреева снято самое тяжелое обвинение, которое ему пришлось нести почти всю жизнь - обвинение в Измене Родине. Дело по реаби­литации Рудольфа Нуреева было рассмотрено по за­явлению его сестры Резеды Евграфовой (Нуреевой).

«...Факт отказа Нуреева возвратиться из-за гра­ницы в СССР доказан материалами дела.

Вместе с тем ответственность за это деяние, согласно действовавшему в тот период уголовному законодательству, могла наступить в случае, если оно было совершено в ущерб государственной неза­висимости, территориальной неприкосновенности или военной мощи СССР. Однако в уголовном, деле нет никаких данных о наступлении указанных выше последствий.

Что касается приобщенных к делу публикаций «буржуазной» прессы, которые, наряду со свидетель
скими показаниями, положены в основу обвинения, то они освещают лишь имевший место факт отказа Нуреева возвратиться из-за границы в СССР и свя­занные с этим интервью, не содержащие враждебной информации, направленной против СССР.

При таких обстоятельствах в действиях Нуреева Р.Х. отсутствует состав вмененного ему в вину пре­ступления, предусмотренного ст. 64 «а» УК РСФСР.

Кроме того... ряд положений ст. 64 «а» УК РСФСР, квалифицирующих бегство за границу или отказ воз­вратиться из-за границы как форму измены Родине, признаны не соответствующими статьям 27 (часть 2) и 55 (часть 3) Конституции Российской Федерации и утратившими силу».

С учетом изложенного на Нуреева Р.Х. распро­страняется действие Закона Российской Федерации «О реабилитации жертв политических репрессий».

Решение о реабилитации Рудольфа Нуреева при­нято Генеральной прокуратурой Российской Федера­ции 31 июля 1998 года. 

 

*  144   *

Вдруг вспомнилось.

Осенью 1963 года популярные солисты Королев­ского балета Гейбл, Линн Сеймур и Нуреев исполняли па-де-труа балета Кеннета Макмиллана «Лики люб­ви», посвященного четырехсотлетию Шекспира.

А название балета было взято на тему 144 со­нета Шекспира.

На радость и печаль, по воле рока,

Два друга, две любви владеют мной:

 Мужчина, светлокудрый, светлоокий,

И женщина, в чьих взорах мрак ночной.

Чтобы меня низвергнуть в ад кромешный,

 Стремится демон ангела прельстить,

 Увлечь его своей красою грешной

И в дьявола соблазном превратить.

Не знаю я, следя за их борьбою,

Кто победит, но доброго не жду.

Мои друзья - друзья между собою,

И я боюсь, что ангел мой в аду.

Но там ли он - об этом знать я буду,

 Когда извергнут будет он оттуда.

(перевод С.Я. Маршака)

*     *    *

А еще говорят, что с Нуреевым в разное время танцевали сто сорок четыре блистательных балери­ны.

Первая среди них - Светлана Гиндулловна Баишева, и последняя - Жанна Исмаиловна Аюпова были соотечественницами Рудольфа.

* * *

Идут годы, и наши не худшие танцовщики балета, по примеру своего великого земляка, отправляются в мир искать счастья. Вот отрывки только из двух интер­вью с нашими «летающими татарами» - участниками фестивалей Нуреева в Казани.

Газета «Вечерняя Казань»: «Сегодня партию Али в «Корсаре» Адана исполнит Айдар Ахметов - танцовщик-супермен, слава о виртуозной технике которого взошла еще в начале девяностых...

   — Слышала, вы рекордсмен по участию в между­народных конкурсах?

   —У меня было семь конкурсов. В Люксембурге я взял Гран-при, в Италии и Венгрии - «золото», в Нью-Йорке, Париже, Хельсинки и Осаке - «серебро». Самая дорогая для меня медаль - «золото» в Будапеш­те: это был первый международный конкурс имени Рудольфа Нуриева.

  — Нуриев - ваш кумир, я правильно поняла?

  — У меня нет кумира. Нуриев мне нравится по духу. По уму - Михаил Барышников. По экспрессии, на мой взгляд, нет равных Владимиру Васильеву.

 — Нуриев видел вас на сцене?

 — Он помогал мне на конкурсе в Париже в 1990 году. Я выступал там с замечательной, тогда еще не­известной балериной Анной Дорош. Мы приехали одни - без педагога, для репетиций нам выписывали самое неудобное время - полночь. И однажды к нам подошел Рудольф, сделал мне кое-какие замечания. Потом стал приходить еще - занимался со мной. Очень импульсивный человек: на репетициях он бросался стульями, кричал на русском, татарском языках. Но я очень ему благодарен, репетиции С ним очень много мне дали».

  Газета «Время и Деньги»: «Наш вьдающийся зем­ляк, один из лучших танцоров мира Ирек Мухамедов отметил в эти дни свой сорокапятилетний юбилей.

...Благополучный солист Большого театра Ирек Мухамедов эмигрировал на Запад, как он сам говорил, отнюдь не по политическим мотивам. Начались девя­ностые годы, страна задыхалась от нестабильности.

...Было что-то неуловимо грустное в этом осен­нем приезде артиста на родину. Он, такой успешный и популярный, покоривший лучшие сцены мира, в том числе и легендарную площадку «Ковент-Гардена», все равно был «вечно вторым», «летающим татари­ном номер два». Потому что первым навсегда остался Рудольф Нуреев.

... Он говорит, что самое главное в исполнении партии русским артистом - это душа, именно ее

проявления в танце ждут зрители. А из танцовщиков, что ему ближе всего по духу, называет Рудольфа Нуреева».

*   *   *

Течет Время, совершенствуется Балет, появляют­ся новые Имена, но жив дух непревзойденного Нурее­ва. В своей «Автобиографии» он сказал о себе:

«Наша татарская кровь течет как будто быстрее и всегда готова вскипеть. И все же мне кажется, что мы апатичнее русских, чувствительнее, есть в нас некая азиатская мягкость, но есть также и живость предков, этих стройных и гибких прекрасных наездников. Мы - странная смесь нежности и жестокости, эта смесь -редкость у русских... Татары быстро воспламеняются, быстро вступают в бой, непритязательны и в то же время  страстны, а иногда и хитры, как лиса. В сущности татарин — на редкость сложное животное, вот такой я и есть».

 

*    *    *

Нуреев посвятил себя балету. Только Танец был смыслом его жизни. Все остальное - хорошее и плохое - было подчинено этому.

Красота и гармония никогда не покидали его. Многие наиболее важные года его жизни вписываются в ряд чисел Фибоначчи и «Золотую пропорцию».

Рудольф Нуреев прожил две «жизни»: здесь — в СССР, и там — за рубежом.

В Пространстве и во Времени иногда все сходит­ся в одной точке. Воля Гения некоторое время удержи­вает нити событий в своих руках, но происходит сдвиг, схождение исчезает и мир живет воспоминаниями, в ожидании нового Кумира.

 

 

Редактура для сайта — Елена Постникова.