Подружившись во время турне по Австралии с московским дирижером Владимиром Вайсом , Нуриев решил всерьез заняться дирижированием . Для этого ему был нужен, как он говорил: «свой полигон, то есть хороший оркестр». Такими «полигонами» и стали два казанских оркестра - симфонический и оперного театра. Впрочем, встрече с гениальным Нуриевым (написание фамилии дается по оригиналу — ред. ) предшествовала надолго затянувшаяся « невстреча ».
Приезда Нуриева в Казань дирекция театра добивалась несколько лет. Еще в 1989 году, когда в прессе прошло сообщение, что после продолжительной эмиграции Рудольф полулегально приезжает в Санкт-Петербург, танцевать на сцене Мариинского театра в «Сильфиде» Левенсхольда , решили установить с ним контакты. Полулегально потому, что с одной стороны въе зд в стр ану ему разрешен, но с другой — амнистирован танцовщик не был. «Измена родине» — так квалифицировали соответствующие органы его эмиграцию.
В тот его приезд в Санкт-Петербург одна из радиостанций передала информацию, что Нуриев хотел бы посетить Казань. По просьбе директора театра Рауфаля Мухаметзянова с коллегами из Мариинки связался художественный руководитель балета Владимир Яковлев, умело заполучав-ший «звезд» на казанские фестивали. Через давнюю приятельницу и многолетнюю партнершу Нуриева Нинель Александровну Кургапкину предварительно договорились о встрече. В Санкт-Петербург вылетели Мухаметзянов и главный художник театра Владимир Немков.
В Мариинку они смогли попасть во время дневной репетиции, и работу Нуриева им удалось посмотреть из-за кулис. Его партнершей была молодая балерина Жанна Аюпова, которая очень старалась быть на высоте. Сам же Рудольф, если ознакомиться с многочисленными записями репетиций того периода и самого спектакля, танцевал несколько хуже, чем можно было ожидать. Давала о себе знать прогрессирующая болезнь.
В перерыве между первым и вторым актами Мухаметзянов подошел к Нуриеву. Договорились встретиться вечером того же дня дома у Кургапкиной и обстоятельно поговорить. Вечером Рудольф держался настороженно (все еще боялся подвоха со стороны властей), но согласился приехать в конце мая 90-го в Москву, где должны были проходить гастроли татарского театра. Он хотел посмотреть балетную труппу в деле.
Дирекция театра послала вызов, в назначенный день в Шереметьево дежурила машина — Рудольф в Москву не прилетел. Ему было отказано в визе. И все-таки наступил март 1992 года. На гастролях в Австралии, во время уроков дирижирования вновь зашел разговор о казанском театре. Владимир Вайс , дававший эти уроки, неоднократно бывал в Казани и хорошо знал и оркестр, и балетную труппу. На этот раз удалось реализовать идею приезда.
Рудольф Нуриев прилетел в Шереметьево 3 марта 1992 года. Здесь его встретил заместитель директора казанского театра Николай Ларионов. Настроение у Рудольфа было великолепное, и они тут же перешли на «ты». Артист был в своем знаменитом пончо и шапочке. Он любил, когда одежда облегала тело, считал, что артист должен одеваться экстравагантно. Сойдя с трапа самолета, Рудольф привычно осмотрелся в поисках репортеров. Никого... На плохонькой машине, «добытой» Ларионовым через московских знакомых, отправились на Смоленскую площадь, к Вайсу . За обедом Нуриев чуточку нервничал, пил немного — сухое вино. Видя его волнение перед встречей с неизвестным городом, Вайс вызвался сопровождать Рудольфа в Казань. Вечером выехали поездом...
Поселили Рудольфа в гостинице Молодежного центра на пятом этаже. Гостинца непрестижная , явно не соответствовала рангу Нуриева. Лифт часто ломался, что не вызывало энтузиазма у артиста, чувствовавшего себя неважно. Обеды и ужины проходили в ресторане « Навруз » в центре города, Рудольфу здесь очень понравилось мясо в кляре. Ларионов шутил: назовите его «мясо по-нуриевски ». Рудольф ел немного (многолетняя балетная привычка), пил все то же любимое сухое вино.
Нуриев начал работу над «Щелкунчиком» Чайковского с оркестром театра и над драматической сюитой «Ромео и Джульетта» Прокофьева с оркестром филармонии. Неожиданно самочувствие его резко ухудшилось. Как-то Ларионов, приехавший забрать Рудольфа на утреннюю репетицию, обнаружил танцовщика в совершенно «разобранном» состоянии. Ларионов предложил отменить репетицию. «Нет, - ответил Рудольф, - через полчаса я буду в порядке». И действительно: через 30 минут он садился в машину. Но артиста все же решили показать врачу. Повезли в клинику, поставили диагноз: воспаление легких. Рудольф покорно принимал все лекарства, прекрасно понимая в чем дело. Свою болезнь он сносил очень мужественно, так до конца и не веря в роковую судьбу. Нуриев не обременял сотрудников театра излишними просьбами развлекать и опекать его — он приехал работать. Только однажды попросил найти массажиста.
17 марта Рудольф улетел в Санкт-Петербург, где отметил свой день рождения с друзьями юности. Казанские оркестры, балетная труппа оперного театра, люди, организовавшие поездку, ему очень понравились, и он ждал наступления мая 1992 года. Рудольфу-дирижеру предстоял двойной дебют в Казани. Репетировали два раза в день. Накануне, в конце апреля, Рудольф продирижировал «Ромео и Джульетту» в Нью-Йорке и имел большой успех. Памятуя историю с ломавшимся лифтом, Рудольфа поселили в гостинице Кабинета Министров. В его распоряжение был отдан целый коттедж: Май стоял дождливый и холодный, в домике было сыро. Но Рудольфу все в Казани нравилось — он звонил в Москву и взахлеб рассказывал о такой новой для него жизни.
За день до того, как Рудольф продирижировал «Щелкунчика», он начал строить планы на будущее. То ли в шутку, то ли всерьез, проезжая по казанским улицам, решил присмотреть дом, чтобы приобрести его. На вопросы, а как же Париж, отшучивался: «Вот куплю самолет и буду летать». На репетициях теперь присутствовали его родственники — родная сестра, приехавшая из Уфы, и двоюродная, живущая в Казани.
Интервью с Рудольфом Нуриевым состоялось 20 мая, холодным вечером... Мы проговорили два перерыва, даже чуточку задержав репетицию. Вот несколько фрагментов из этой беседы.
— Господин Нуриев, что было последней каплей, вынудившей вас остаться в Париже и стать «невозвращенцем»?
— Я услышал фразу одного из руководителей нашего балета, который сказал: «Нуриев в Лондон не поедет». Я понял, что ходу мне на Родине не будет. Я остался. В кармане лежало 50 франков. Одна фирма заключила со мной контракт, условия были грабительскими. Семь вечером подряд я танцевал Принца в «Спящей Красавице» и получил за это 400 долларов — столько же, сколько артист кордебалета.
— Правда ли, что Хрущев послал агента с заданием переломать вам ноги?
— Мне об этом ничего не известно. Но вот мои родственники находили меня по просьбе КГБ во всех частях света, звонили, умоляли вернуться. Я был непреклонен.
— Кого бы из партнеров вам хотелось сегодня вспомнить?
— Марго Фонтейн. Впрочем, чтобы вспомнить, надо сначала забыть. Я ее никогда не забывал. Марго была моим другом, моим конфидентом, она желала мне только добра. Мы танцевали вместе 16 счастливых лет. Марго помогала мне работать. Она была лаконична, умела убирать шелуху, а это так важно в классике. Она была талантлива, непосредственна, молода, хотя и старше меня почти на 20 лет.
— Какой из спектаклей был любимым?
— «Маргарита и Арман ». Он был специально написан для нас и повторял нашу жизненную ситуацию.
— Каковы итоги вашего пребывания на Западе?
— Они великолепны. Я имею все, что хочу.
—В чем секрет успеха там?
— Я мало спал и много работал.
Вот-вот должна была возобновиться репетиция. Интервью пришлось прервать.
Главную партию в «Щелкунчике» исполнила Надежда Павлова. До сих пор заполучить ее на Казанский фестиваль классического балета не удавалось, но узнав, что за дирижерским пультом будет стоять легендарный Нуриев, балерина сама разыскала устроителей и прилетела в Казань.
После «Щелкунчика» у Рудольфа попросили разрешения присвоить его имя казанскому фестивалю. Он ответил согласием.
А 24 мая в Большой концертном зале Рудольф дирижировал «Ромео и Джульетту». На другой день он улетел в Москву.
По прошествии времени многие из участников событий задавали себе вопрос: почему так легко общаться с Рудольфом? Не было ни высокомерия, ни капризов «звезды», которыми их так пугали. Он был необычайно прост в общении, и все интересы, этого, по словам Франса Феррара , «чистого и совершенного создания востока», так или иначе вращались вокруг работы. Нуриеву незачем было подчеркивать свою значительность.
Это был настоящий король и посему не нуждался, чтобы его играла свита.
Т. МАМАЕВА.
(Перепечатано из журнала « Volga »
Республики Татарстан).