«Я мало спал и много работал»

Подружившись во время турне по Австралии с московским дири­жером Владимиром Вайсом , Нуриев решил всерьез заняться дири­жированием . Для этого ему был нужен, как он говорил: «свой по­лигон, то есть хороший оркестр». Такими «полигонами» и стали два казанских оркестра - симфониче­ский и оперного театра. Впрочем, встрече с гениальным Нуриевым (написание фамилии дается по оригиналу — ред. ) предшествова­ла надолго затянувшаяся « не­встреча ».

Приезда Нуриева в Казань ди­рекция театра добивалась не­сколько лет. Еще в 1989 году, ко­гда в прессе прошло сообщение, что после продолжительной эмиг­рации Рудольф полулегально при­езжает в Санкт-Петербург, танце­вать на сцене Мариинского театра в «Сильфиде» Левенсхольда , ре­шили установить с ним контакты. Полулегально потому, что с одной стороны въе зд в стр ану ему разрешен, но с другой — амнисти­рован танцовщик не был. «Измена родине» — так квалифицировали соответствующие органы его эми­грацию.

В тот его приезд в Санкт-Пе­тербург одна из радиостанций пе­редала информацию, что Нуриев хотел бы посетить Казань. По просьбе директора театра Рауфаля Мухаметзянова с коллегами из Мариинки связался художествен­ный руководитель балета Влади­мир Яковлев, умело заполучав-ший «звезд» на казанские фести­вали. Через давнюю приятельницу и многолетнюю партнершу Ну­риева Нинель Александровну Кургапкину предварительно догово­рились о встрече. В Санкт-Петер­бург вылетели Мухаметзянов и главный художник театра Влади­мир Немков.

В Мариинку они смогли попасть во время дневной репети­ции, и работу Нуриева им удалось посмотреть из-за кулис. Его парт­нершей была молодая балерина Жанна Аюпова, которая очень старалась быть на высоте. Сам же Рудольф, если ознакомиться с многочисленными записями репе­тиций того периода и самого спек­такля, танцевал несколько хуже, чем можно было ожидать. Давала о себе знать прогрессирующая бо­лезнь.

В перерыве между первым и вторым актами Мухаметзянов по­дошел к Нуриеву. Договорились встретиться вечером того же дня дома у Кургапкиной и обстоятель­но поговорить. Вечером Рудольф держался настороженно (все еще боялся подвоха со стороны властей), но согласился приехать в конце мая 90-го в Москву, где должны были проходить гастроли татарского театра. Он хотел по­смотреть балетную труппу в деле.

Дирекция театра послала вы­зов, в назначенный день в Шере­метьево дежурила машина — Ру­дольф в Москву не прилетел. Ему было отказано в визе. И все-таки наступил март 1992 года. На гастролях в Австралии, во время уроков дирижирования вновь зашел разговор о казанском театре. Влади­мир Вайс , дававший эти уроки, не­однократно бывал в Казани и хо­рошо знал и оркестр, и балетную труппу. На этот раз удалось реализовать идею приезда.

Рудольф Нуриев прилетел в Шереметьево 3 марта 1992 года. Здесь его встретил заместитель директора казанского театра Ни­колай Ларионов. Настроение у Ру­дольфа было великолепное, и они тут же перешли на «ты». Артист был в своем знаменитом пончо и шапочке. Он любил, когда одежда облегала тело, считал, что артист должен одеваться экстравагант­но. Сойдя с трапа самолета, Ру­дольф привычно осмотрелся в по­исках репортеров. Никого... На плохонькой машине, «добытой» Ларионовым через московских знакомых, отправились на Смо­ленскую площадь, к Вайсу . За обедом Нуриев чуточку нервни­чал, пил немного — сухое вино. Видя его волнение перед встре­чей с неизвестным городом, Вайс вызвался сопровождать Рудоль­фа в Казань. Вечером выехали поездом...

Поселили Рудольфа в гостини­це Молодежного центра на пятом этаже. Гостинца непрестижная , явно не соответствовала рангу Нуриева. Лифт часто ломался, что не вызывало энтузиазма у ар­тиста, чувствовавшего себя не­важно. Обеды и ужины проходили в ресторане « Навруз » в центре го­рода, Рудольфу здесь очень по­нравилось мясо в кляре. Ларионов шутил: назовите его «мясо по-нуриевски ». Рудольф ел немного (многолетняя балетная привычка), пил все то же любимое сухое вино.

Нуриев начал работу над «Щелкунчиком» Чайковского с ор­кестром театра и над драматиче­ской сюитой «Ромео и Джульетта» Прокофьева с оркестром фи­лармонии. Неожиданно самочув­ствие его резко ухудшилось. Как-то Ларионов, приехавший забрать Рудольфа на утреннюю репетицию, обнаружил танцовщика в совершенно «разобранном» состоянии. Ларионов предложил отменить репетицию. «Нет, - ответил Рудольф, - через полчаса я буду в порядке». И действительно: через 30 минут он садился в машину. Но артиста все же решили по­казать врачу. Повезли в клинику, поставили диагноз: воспаление легких. Рудольф покорно прини­мал все лекарства, прекрасно по­нимая в чем дело. Свою болезнь он сносил очень мужественно, так до конца и не веря в роковую судьбу. Нуриев не обременял сот­рудников театра излишними просьбами развлекать и опекать его — он приехал работать. Толь­ко однажды попросил найти мас­сажиста.

17 марта Рудольф улетел в Санкт-Петербург, где отметил свой день рождения с друзьями юности. Казанские оркестры, ба­летная труппа оперного театра, люди, организовавшие поездку, ему очень понравились, и он ждал наступления мая 1992 года. Ру­дольфу-дирижеру предстоял двойной дебют в Казани. Репети­ровали два раза в день. Накануне, в конце апреля, Рудольф продири­жировал «Ромео и Джульетту» в Нью-Йорке и имел большой успех. Памятуя историю с ломавшим­ся лифтом, Рудольфа поселили в гостинице Кабинета Министров. В его распоряжение был отдан це­лый коттедж: Май стоял дождли­вый и холодный, в домике было сыро. Но Рудольфу все в Казани нравилось — он звонил в Москву и взахлеб рассказывал о такой но­вой для него жизни.

За день до того, как Рудольф продирижировал «Щелкунчика», он начал строить планы на буду­щее. То ли в шутку, то ли всерьез, проезжая по казанским улицам, решил присмотреть дом, чтобы приобрести его. На вопросы, а как же Париж, отшучивался: «Вот куплю самолет и буду летать». На репетициях теперь присутствова­ли его родственники — родная сестра, приехавшая из Уфы, и двою­родная, живущая в Казани.

Интервью с Рудольфом Нурие­вым состоялось 20 мая, холодным вечером... Мы проговорили два перерыва, даже чуточку задер­жав репетицию. Вот несколько фрагментов из этой беседы.

— Господин Нуриев, что было последней каплей, вынудившей вас остаться в Париже и стать «невозвращенцем»?

— Я услышал фразу одного из руководителей нашего балета, ко­торый сказал: «Нуриев в Лондон не поедет». Я понял, что ходу мне на Родине не будет. Я остался. В кармане лежало 50 франков. Одна фирма заключила со мной контракт, условия были граби­тельскими. Семь вечером подряд я танцевал Принца в «Спящей Красавице» и получил за это 400 долларов — столько же, сколько артист кордебалета.

— Правда ли, что Хрущев послал агента с заданием пере­ломать вам ноги?

— Мне об этом ничего не из­вестно. Но вот мои родственники находили меня по просьбе КГБ во всех частях света, звонили, умо­ляли вернуться. Я был непрекло­нен.

— Кого бы из партнеров вам хотелось сегодня вспомнить?

— Марго Фонтейн. Впрочем, чтобы вспомнить, надо сначала забыть. Я ее никогда не забывал. Марго была моим другом, моим конфидентом, она желала мне только добра. Мы танцевали вме­сте 16 счастливых лет. Марго по­могала мне работать. Она была лаконична, умела убирать шелуху, а это так важно в классике. Она была талантлива, непосредствен­на, молода, хотя и старше меня почти на 20 лет.

— Какой из спектаклей был любимым?

— «Маргарита и Арман ». Он был специально написан для нас и повторял нашу жизненную ситуа­цию.

— Каковы итоги вашего пре­бывания на Западе?

— Они великолепны. Я имею все, что хочу.

—В чем секрет успеха там?

— Я мало спал и много рабо­тал.

Вот-вот должна была возоб­новиться репетиция. Интервью пришлось прервать.

Главную партию в «Щелкунчи­ке» исполнила Надежда Павлова. До сих пор заполучить ее на Ка­занский фестиваль классического балета не удавалось, но узнав, что за дирижерским пультом бу­дет стоять легендарный Нуриев, балерина сама разыскала устроителей и прилетела в Казань.

После «Щелкунчика» у Рудольфа попросили разрешения при­своить его имя казанскому фести­валю. Он ответил согласием.

А 24 мая в Большой концертном зале Рудольф дирижировал «Ромео и Джульетту». На другой день он улетел в Москву.

По прошествии времени многие из участников событий зада­вали себе вопрос: почему так лег­ко общаться с Рудольфом? Не было ни высокомерия, ни капризов «звезды», которыми их так пуга­ли. Он был необычайно прост в общении, и все интересы, этого, по словам Франса Феррара , «чистого и совершенного создания востока», так или иначе вращались вок­руг работы. Нуриеву незачем бы­ло подчеркивать свою значитель­ность.

Это был настоящий король и посему не нуждался, чтобы его играла свита.

Т. МАМАЕВА.

(Перепечатано из журнала « Volga »

Республики Татарстан).