ВАЛЬС-КАПРИЗ

Рудольфу Нурееву

Вслушиваюсь в мелодию. Легкая , воздушная, с не­ожиданными, прихотливыми пассажами. Я еще не знаю, как она называется. Не знаю, что она пройдет через всю мою жизнь вальсирующими поворотами, добрыми и злыми капризами судьбы. Но она мне нравится, под нее хочет­ся кружиться и кружиться...

Сколько себя помню, мне хотелось танцевать. Железная кровать была моим станком. Я прогибалась, делала шпагаты, мостики.

Наша семья жила в Средней Азии. Шла война, и всем приходилось нелегко. Все время хотелось есть. Однажды кто-то угостил меня булочкой. Я вышла на улицу, а там цыгане поют, танцуют. Стою как завороженная. Один цыганенок подошел ко мне и говорит: "Хочешь, на руках станцую?" А сам схватил, булку и убежал.

В пять лет тетя взяла меня к себе в Уфу, устроила в дет­сад. Там я . с разу начала танцевать. Садик был при швейной фабрике, поэтому нам шили прекрасные костюмы. Часто уст­раивались концерты, и я чувствовала себя настоящей артист­кой.

Приехала комиссия из Ленинградского хореографического училища. Меня посмотрели и написали: « Годна , но не подходит по возрасту». Я плакала, это была трагедия. Первая в моей жизни.

Когда стала ходить в танцевальный кружок Дома пионеров, Тебя не сразу заметила. Но однажды нас поставили в пару, и оказалось, что с Тобой танцевать легче и приятнее, чем с дру­гими мальчиками — лучше чувствуешь музыку, увереннее ве­дешь.

В школе я тоже танцевала. Однажды меня увидел директор филармонии. «Нельзя губить талант, — сказал он, — тебе нужно в балетную студию».

На следующий день я в театре. Стою у большого зеркала, разучиваю упражнения, позиции, па...

Тяжелые послевоенные годы... Мамочка, милая, как она все вынесла, пережила, откуда силы брала? Пала погиб на фронте, и ей пришлось работать грузчиком, почтальоном. И кровь сдавала, чтобы прокормить четверых детей. Часто на занятиях я слышала: «Подбери живот! Опять много картошки

Съела!» Действительно, ели только картошку и хлеб, да и тому радовались.

Но что голод — все во мне ликовало: я занимаюсь балетом! И снова я танцевала в паре с Тобой. А у Тебя все было трудно. Родители не разрешали заниматься балетом. Ты вечно опаздывал, прибегал взъерошенный. И всегда с большой сум­кой или бидоном. Делал вид, будто уходишь за хлебом или мо-локом , а сам мчался в студию. Ты всегда много работал, оста­вался после нашего урока и занимался с кордебалетом, а по­стом и с солистами.

Ты был подвижен, ловок, гармоничен. Мы танцевали с Тобой "Вальс-каприз" Рубинштейна. Кружились в стремительном вихре музыки, я взлетала вверх, словно птица, и легко падала в твои крепкие, надежные руки. Ты вообще был надежный. Уверенный, напористый.

- Мы оставались с Тобой после урока, репетировали, отрабатывали движения. Ты вставал в позу перед зеркалом и радо­стно кричал: «Смотри, смотри!». Ты выглядел грациозно. Это у Тебя от рождения.

В Москве во время декады башкирского искусства Ты ис­полнял танец с шестом в "Журавлиной песне". Ты был счастлив! После репетиции Ты исчезал — бегал по музеям, театрам. Помню, у нас был просмотр — отбирали для учебы в Москве и Ленинграда. Я не придала этому значения, вернулись в Уфу. После уроков Ты подходишь ко мне и говоришь: «Все. Я уезжаю учиться в Ленинград». Внутри у меня все оборвалось. До сих пор не пойму, почему я так плакала: то ли из-за того, что и мне хотелось учиться, то ли из-за того, что жалко было расставаться с Тобой. Вальс-каприз звучал уже не так весело и был наполнен прозрачной грустью...

С балетом мне пришлось расстаться. Заболели сестры, брат еще маленький, маме трудно одной...

Из Ленинграда приходили письма. Это был первый год Т воей учебы, и у Тебя еще не было там друзей. Ты делился впечатлениями — они переполняли Тебя. Описывал город, музеи, театры, спектакли. Восторгался «Золушкой» Прокофьева. Я удивляласъ , как Ты чувствуешь музыку: даже словами можешь ее передать.

Жаль, что письма не сохранились. Я не всегда отвечала — у меня в жизни не было таких ярких событий, как у Тебя.

Наша последняя встреча… Ты был уже известным солистом Мариинского театра и летом приехал в Уфу. Мы, студий­цы, в это время были на киносъемках "Журавлиной песни*. Жили за городом на каком-то пароходике. Однажды в выходной день небольшой компанией вырвались в кино. Шли пеш­ком, очень долго, устали. Вдруг у гостиницы "Башкирия" меня кто-то окликает. Оглянулась — через дорогу стоишь Ты. В тёмных очках с переливом — тогда такие в моде были. Так хорошо одет , выглядишь блестяще. Я подбежала к Тебе, объяснила, что у нас билеты в кино, опаздываем... И... ушла. Ты ос­тался. Стоял и смотрел как-то удивленно и немного грустно улыбаясь . Видно не ожидал, что наш разговор будет так мимо­летен. Я должна была договориться с Тобой где-нибудь встретиться . Должна была!

Вскоре я узнала, что Ты остался за границей. Об этом говорили шепотом. Ведь мы были так воспитаны, что это известие вызывало страх. За Тебя. И этот страх жил во мне долго-долго. Я думала: как же Ты, бедный, скитаешься по белу свету?! Мы ничего не слышали о Тебе, не знали, как устроился, как ра­ботаешь. Вообще на эту тему нельзя было говорить.

В Дамаске, где мы жили с мужем, у меня была соседка — француженка Николь. Я спросила ее о Тебе. Она сказала: «Это великий человек. Его ценят во всем мире». И принесла мне видеофильм « Валентино ». Ты там великолепно танцуешь! Но внешне Ты меня поразил. Я помню твое нежное юное лицо, а тут — глубокие, скорбные складки. Ты показался мне мрачным, грустным, старым, замученным. Я поняла, что слава и успех и вообще жизнь даются Тебе нелег­ко. Я написала письмо и хотела передать его Тебе с помощью Николь. Но побоялась: вдруг у мужа возникнут неприятности, если узнают. Такая была обстановка

А потом Ты приехал в Ленинград. Я видела телесюжет . Ты очень изменился, я сразу поняла, что Ты болен. Дыхание пере­хватило... Но я понимала: такие люди не могут жить долго. Ты весь выложился. Судьба сотворила-таки с Тобой самый злой свой каприз.

В моей памяти Ты остался. Я снова слышу мелодию нашего вальса. Она звучит солнечно и проникновенно. Несмотря на те трудные годы.

Записала Нина ЖИЛЕНКО.

На основе воспоминаний Памиры Мансуровны Абдулбанеевой (Сулеймановой) о Рудольфе Нурееве, с ее согласия.

Вечерняя Уфа 17.1-1995 г.