Имя Любови
Петровны
Мясниковой
мне известно
давно. Вместе
с Тамарой
Закржевской
они еще в 1995
году
выпустили
уникальную
книгу о Рудольфе
Нурееве “Три
года на
Кировской
сцене”. О
танцовщике в
ней
рассказывают
его ленинградские
друзья,
коллеги.
После потока
переводных
публикаций,
хлынувшего с
Запада, с
неточностями,
смешными
ошибками и
скандальными
акцентами,
это был
глоток живой,
достоверной
информации.
Никогда не
думала, что
судьба
подарит мне встречу
с этим
удивительным
человеком,
большим
другом
Рудольфа
Нуреева. Но
благодаря
“Вечерке” мы
познакомились
с Любовью Петровной
в последний
вечер XVIII
Международного
фестиваля
балетного
искусства
имени
Рудольфа
Нуреева,
вместе смотрели
Гала-концерт
и каждую
минутку до
спектакля, в
антракте -
говорили,
говорили и не
могли
наговориться.
Кажется, что
еще нового и
неизвестного
можно
услышать о
Нурееве? Но
такая уж это
личность,
такая судьба,
что можно
познавать
бесконечно. И
теперь мне не
терпится все
рассказать
читателям.
Любовь
Петровна,
тогда просто
Люба Романкова,
познакомилась
с Рудиком
Нуреевым (он
так и остался
для нее
Рудиком на
всю жизнь, иначе
она его не
называет) в
первый же год
его появления
в Ленинграде.
Рудольф
чувствовал
себя чужим и
одиноким в
огромном
незнакомом
городе, и ему
несказанно
повезло, что
его
приветила
большая,
дружная
семья Романковых.
Представьте
себе
окружение, в
которое попал
мальчик из
далекой Уфы.
Дед Любы возглавлял
кафедру в
Политехническом
институте и
лабораторию
в
Физико-техническом
институте
Академии
наук, отец -
проректор
Технологического
института,
мама -
биохимик. Молодое
поколение
представляли
сама Люба и
ее брат-близнец
Леонид,
студенты
политеха,
сестра
Марина,
заканчивающая
медицинский
институт, их
друзья.
- На первый
взгляд
семейка была
весьма технарская,
-
рассказывает
Любовь
Петровна. - Но только
на первый
взгляд. Дед
мой,
воспитанный
еще в конце
прошлого столетия,
был не только
классически
образован
(знал латынь,
немецкий,
французский,
английский),
но и
разносторонне
одарен: играл
на рояле,
рисовал,
писал стихи.
Мама обладала
красивым
меццо-сопрано.
Они с дедом
часто устраивали
домашние
концерты.
Родители были
театралы,
старались не
пропустить
ни одной
премьеры. Мы,
“дети”, тоже
были жадны до
всего: охотно
учились,
занимались
спортом,
бегали по
выставкам,
концертам,
спектаклям,
музеям. Это
было время
пресловутой
хрущевской
“оттепели”.
Все казалось
упоительным,
захватывающе
интересным,
впереди была большая
жизнь,
горизонты
которой даже
не проглядывались.
- По
прошествии
нескольких
десятилетий,
с высоты
сегодняшнего
жизненного
опыта - что значит
для вас имя
“Рудольф
Нуреев”, его
личность,
творчество,
судьба?
- А что
изменили эти
десятилетия?
Для нас он навсегда
остался
нашим другом
Рудиком, гениальным
танцовщиком,
человеком с
неуемной
жаждой
творчества,
знаний,
безумно любившим
сцену и саму
жизнь.
Вспоминаю
его последний
день
рождения - 17
марта 1992 года.
Он приехал из
Казани, где
дирижировал
музыкой
Сергея
Прокофьева
“Ромео и
Джульетта”, совсем
больным. Мы
не знали, что
у него СПИД - это
только наша
старшая
сестра
Марина, врач, прекрасный
диагност,
высказала
такое предположение,
которое мы с
гневом
отвергли. Думали,
у него просто
воспаление
легких. Мама
волновалась:
у Рудика
температура,
надо что-то
делать... Но мы
так хорошо
посидели, пришли
друзья,
Нинель
Кургапкина.
Рудик был очень
доволен,
просто
счастлив, ему
звонили со
всего мира.
Но устал.
Пошел в другую
комнату,
прилег на
диванчик.
Мама спрашивает:
“Рудинька, Вы
добились
всего, чего
хотели, а что
Вы все-таки
хотели бы
еще?” А он
отвечает:
“Жить! Жить!
Жить!”...
- Как в таком
состоянии он
мог
продолжить
свое
путешествие?
- На
следующий
день я его
проводила в
аэропорт к
самолету в
Париж. От
микроавтобуса
до зала
прилета надо
было пройти
всего метров
пятьдесят, а
он шагу
ступить не может.
Я оставила
его в
сберкассе,
которая оказалась
рядом,
посадила на
скамеечку, а
сама
побежала
искать
помощи. Нашла
одного немца,
который
согласился
подвезти на
машине. Мы
стали
поднимать
Рудика, а
работница сберкассы
накинулась
на нас: что вы
тут возитесь,
мешаете
работать!
Рудик
никогда не терял
чувства
юмора, и тут
он
повернулся к
этой женщине
и сказал:
“Гав, гав,
гав!”... Се ля ви
российская...
Я попросила
разрешения
пройти до
паспортного
контроля,
таможни. Там
передала
Рудика
стюардессам,
сказала, что
человек
больной, за
ним нужно
присматривать,
вот
лекарства... В
Париже его
встретила
Дус Франсуа,
очаровательная,
чудная, преданная,
любящая,
доброжелательная,
великодушная,
все Рудольфу
прощавшая
изумительная
женщина, она
сразу
отвезла его в
больницу.
Оказалось,
что у него
пневмония,
воспаление
перешло на
околосердечную
сумку, из него
выкачали
полтора
литра
жидкости.
- После такой
передряги в
мае он ведь
снова приехал
в Казань - на
балетный
фестиваль,
дирижировал
“Щелкунчиком”.
- А до этого, 4
мая, в
Метрополитен
он дирижировал
“Ромео и
Джульеттой”.
Моя и его
подруга Филис
Вайет
(американка,
жена
художника Джэми
Вайета,
который
много
рисовал
Рудика)
говорила:
“Рудик хотел
умереть на
сцене!”. Но не
умер. Поехал
умирать на
свой остров
Галли в
Средиземном
море. В
августе он и
меня с мужем
туда пригласил,
целый месяц
мы были
вместе,
купались, прыгали
со скалы,
очищали дно
от морских
ежей. Это
было его
последнее
лето.
- В чем все же
загадка
Нуреева, что
делает его
уникальной
личностью и
гениальным
танцовщиком?
- Рудик - это
явление. К
нему у всех
есть ревность
- у
танцовщиков
Мариинского
театра, Большого,
Ковент-гардена...
Они считают,
что ему
повезло. Мол,
он стал
мегазвездой, потому
что первым
бежал из
России. Если
бы звезды
Кировского
театра
уехали на
Запад раньше,
и они тоже
стали бы
великими. На
самом деле
это не так.
Ему очень
многое было
дано Богом.
Мальчик из
простой
семьи мог
вести себя
как истинный
аристократ.
Когда Рудольф
приехал
танцевать
“Сильфиду” в
1989 году, он был
уже болен.
Жанна Аюпова,
которая с ним
танцевала,
говорила: “У
нас никто не мог
даже шляпу
так снять,
как Нуреев.
Мы так много
потеряли, что
рядом с ним
не танцевали!”
Значит,
во-первых, от
Бога. Затем -
колоссальная
трудоспособность.
Конечно, все
танцовщики
живут в
строгом
режиме, утренние
уроки,
репетиции...
Но давать
двести пятьдесят
спектаклей в
год мог
только Рудик.
Это
невероятно!
Жег жизнь с
двух концов.
После
перестройки
мы могли уже
встречаться
в западном
мире. Многое
увидели и
узнали. После
спектакля он
не мог спать.
Ему надо было
пойти или в
ресторан, или
в кино. Спал он
часа четыре.
Как Рудик
умел
восстановиться?!
В общем,
человек
абсолютно
уникальный.
Далее: он
абсолютно
изменил
танец. Что было
до него и что
стало -
несопоставимо.
Он был
небольшого
роста, думал
о том, как
удлинить
ногу. Поэтому
все его
костюмы
потрясающе
продуманы. В
Петербурге в
год России -
Франции
открыли
выставку
театрального
костюма,
привезли
много
сценических
нарядов
Нуреева.
Роскошная,
великолепная
экспозиция!
Рудик был
очень
требователен
к костюму.
Сам
конструировал
ластовки,
чтобы легко
было поднять
руку, чтобы
ничто не
сковывало
движения. Он
и других учил
этому. Например,
Михаила
Барышникова,
который не
очень внимателен
к костюму.
Вообще Миша -
совсем другого
склада
человек, но
Рудик его
все-таки заворожил
своим
отношением.
- Нуреева
называют
реформатором
мужского танца...
- Конечно,
Рудик
изменил
танец.
Посмотрите на
старый балет:
мужчина, в
основном,
поддерживает
балерину.
Рудик во всех
своих
балетах
заставил
мужчин
танцевать.
Когда мы были
на острове, я
ему как-то
сказала:
“Рудик, тебе
не кажется,
что
искусство
балета
меркнет,
скисает?” Он
ответил: “Да!
Потому что no stars!”
- “А почему -
нет звезд?” В
стакане
стояли сухарики
длинненькие,
тоненькие, он
их все, один
за другим,
переломал и
сказал:
“Потому что
они все
такие! Они
хотят пить
пиво, гулять и
развлекаться.
А надо жить в
танце”. Сам
Рудик ЖИЛ В
ТАНЦЕ. Вся
его жизнь - на
сцене. Все
остальное -
второстепенное.
Рудик на
сцене никого
не изображал,
не играл. Он
жил в своем
герое и
заражал всех
своей самоотдачей,
подлинностью,
а не
наигранностью
чувств, своей
страстностью.
Зрительный
зал замирал
при его
появлении и,
затаив
дыхание,
следил за
каждым его
движением...
- ...и переживал
бурю эмоций!
- Для меня,
например,
балет -
эмоциональная
вещь. Я
грешна, не
очень люблю
Баланчина.
Там нет
содержания.
Как в
калейдоскопе,
смотришь на
стеклышки -
очень
красиво. Но и
только. Наша
Диана
Вишнева,
потрясающая
балерина, тоже
полностью
отдавшая
свою судьбу
балету, сейчас
много стала
танцевать
модерна. Работает
с Ноймайером.
Я была на ее
бенефисе, там
на экран
проецировали
кусочки их
репетиций.
Ноймайер
предлагает
ей что-то
станцевать, а
она
спрашивает:
“О чем?” Как
“о чем”, да ни
о чем,
говорит он. А
как нам
узнать, о чем
они танцуют?
Вот у Рудика
всегда было о
чем. Каждое
движение
было
наполнено
смыслом и
чувствами.
Например, в
“Маргарите и
Армане” невероятно
эмоционально
настроенные движения.
Как он
танцевал
Ромео,
Альберта в “Жизели”!
Это все -
повод для
эмоционального
настроя. А
когда люди
увлекаются
лишь острой
лексикой... Ну
да, это все
прекрасно,
только... душе
холодно. У
меня был
сезон, когда
я смотрела
“Жизель”
одиннадцать
раз, Конечно,
с разными
исполнителями,
в Кировский
театр тогда
приезжало
много
артистов. Каждый
раз, когда у
Жизели
распускались
волосы и она
тащила по
полу шпагу, у
меня бегали
мурашки по
спине. И в
“Баядерке”,
когда Никия
танцует свой
отчаянный
танец умирающей
любви и в нее
впивается
змея, со мной
происходит
то же самое.
- Тут многое
зависит от
индивидуальности,
таланта
исполнительницы...
- Надо
сказать, что
современная
молодежь не производит
такого
впечатления.
У них аудио-видеоряд
более
спокойный.
Техника, ритм.
Содержания
нет. Так же,
как в песнях, -
“зайка моя”
можно десять
раз спеть - и
ничего не
трогает. Об
этом смена
поколений. А
Рудик, я
думаю,
бессмертен.
Потому что
его танец никого
не может
оставить
равнодушным.
Это я сужу с
высоты
прожитых лет.
Если тогда я
Рудику
говорила:
“Тебе не
кажется, что
балет
немножечко
скисает”, то
сейчас... Вчера
смотрела
вашего “Дон
Кихота” с
та-а-аким
удовольствием!
Честно
сказать, не
хотела идти,
я этот балет
сто раз
видела.
Пришла и так
весь
спектакль с
восторгом и
посмотрела.
Молодцы! И
украинские
солисты, и уфимские.
Великолепно
танцевали.
Нет, думаю, балет
не скис,
живет! Балет
вообще
сделал огромный
прогресс.
Если
посмотрим на
Павлову, Карсавину
- у них совсем
нет шага, они
поднимают
ножку на
батман под
девяносто градусов.
Маленькие,
полноватенькие...
Все очень
мило, хорошо,
тогда были
другие
понятия о
красоте.
Сейчас иная
эстетика.
Удлиненные линии.
Они требуют
такой
растяжки... Я
потрясаюсь,
как
вчерашние
танцовщики
все это делали.
Это был
праздник.
- Все три с лишним
десятилетия
Рудольф
незримо был
рядом с вами.
Вы
стремились
узнать что-то
о нем, ловили
любую
информацию...
Как вы
находили источники,
трудно,
опасно это
было?
- Что такое
Советский
Союз?
Самиздат и
прочее... Все
всё знали. У
нас была
подруга Шила
Грехэм,
студентка
университета.
Она Рудика
тоже знала.
Окончила
университет -
уехала к себе
в Эдинбург.
Все эти годы
она
присылала
мне журнал
“Данс энд
дансерз”.
Наши
кагэбисты и
не
подозревали,
сколько там
информации. Поэтому
я знала все:
когда Рудик
танцует, с
кем, в каком
театре. Все,
все, все...
Подшивки журнала
я недавно
передала в
дар хореографическому
училищу. В
одном из
номеров есть фото
Рудика в фас
и профиль с
надписью:
“Кто знает
этого
человека,
просьба
немедленно сообщить
в советское
консульство”.
Я отдала этот
журнал
Рудику. Это
один источник.
Потом в
Ленинграде в
комнате
Рудика на Ординарной
жила его
сестра Роза,
а я через площадь
- на Карповке,
напротив
знаменитого
дома, который
построил
Евгений
Левинсон. Мы часто
встречались.
Она иногда
давала нам
посмотреть
фильмы с
Рудикиными
выступлениями,
которые
привозили по
секрету из-за
границы ей
или Ксении
Иосифовне...
Это были профессиональные
35-миллиметровые
пленки, а
любительские
фильмы в ту
пору снимали
на 8-миллиметровой,
поэтому
главной
задачей было
найти
проектор.
Однажды мы
смотрели его
“Дон Кихота”
с
австралийским
балетом, современные
танцы. С нами
была Анна
Ивановна Удальцова.
Когда Рудик
танцевал
классику, она
одобрительно
кивала
головой, если
на экране он
исполнял
модерн с
откровенными
позами, она
говорила:
“Этому я его
не учила!”.
После сеанса
мы
предложили
подвезти ее
на машине до
дома, она
отказалась:
“Нет, я на
трамвайчике!”
Рядом была
остановка.
Подошел
трамвай, она
лихо
подбежала к
вагону - на
высоченных
каблуках,
вскочила на
подножку и помахала
нам рукой.
Анне
Ивановне
было тогда за
восемьдесят.
- Она
приходила
домой и
садилась
писать письмо
в Уфу, своей
ученице
Зульфире
Байрамгуловой-Шамсутдиновой.
Эти письма
сохранились.
Они
информировали
уфимцев о
Рудольфе, его
славе,
успехах.
Таким образом,
все знали
всё.
- В 1989 году Рудик
навестил
Анну
Ивановну, ей
было уже сто
лет, но она
сохранила
ясный ум и память.
Этот визит
снимали на
видео, и
Рудика очень
задели слова
Анны
Ивановны:
“Кто мог подумать,
что из
маленького
сопливого
татарчонка
вырастет
король
танца!”
- Сам он тоже
мог
экспрессивно
высказываться
и поступать...
- Рудик очень
любил эпатаж.
Хлебом не
корми! Мы
были с ним в
гостях у
Жаклин
Кеннеди. Я приехала
на
конференцию
Polymer-West в Вентуру,
возле Санта-Барбары,
возвращалась
через
Нью-Йорк, и мы
там с Рудиком
встретились.
Ему
нравилось
показывать, с
кем он там
общается. “Ты
можешь со
мной в пять
часов
поехать к
Жаклин?” -
“Спрашиваешь!!!”
Сидим за
роскошным
столом,
Жаклин
“мечет” ему
черную икру, а
он -
“Картошку!
Жареную
картошку!”
Довел
хозяйку чуть
ли не до слез,
несколько
раз она
посылала на
кухню за
очередной порцией
жареной
картошки..
Потом мы
поехали с
Жаклин, ее
другом и
Рудиком на
балет. Балет
был странный,
труппа
мужская, типа
коллектива
нашего
Валерия
Михайловского.
Пришли в два
часа ночи, а
утром Рудику
на репетицию,
мне - лететь.
Но мы еще
долго
проговорили.
Рудика
волновал
вопрос: что
ему делать дальше?
Танцевать он
уже не мог,
без сцены жить
тоже не мог...
Был момент,
когда он даже
захотел
вернуться в
Советский
Союз. Приходил
в Англии к
нашему послу,
интересовался,
посадят ли
его на
родине. Посол
ответил, что
не посадят,
но танцевать
придется, образно
говоря, если
не в
Магадане, то
в Сибири.
Рудик сказал,
что согласен
только на Мариинский
театр или
Большой. Нет,
это не
удастся, был
ответ. Через
какое-то
время Рудик
снова пришел.
Посол через
секретаря спросил:
его условия
не
изменились?
Рудик сказал:
нет! Так его
даже не
приняли.
Да, вот еще
как я
общалась с
Рудиком...
Ксения Иосифовна
Юргенсон,
жена
Александра
Ивановича
Пушкина, не
боялась
разговаривать
с Рудиком по
телефону. Все
боялись, а
она - нет. Все были
повязаны КГБ.
Александр
Иванович не
был членом
КПСС, но все
равно было
собрание, стыдили,
позорили. Он
и умер
преждевременно
от этих
переживаний,
сердце не
выдержало. А
Ксении было
наплевать на
все. Она часами
разговаривала
с Рудиком.
Иногда мне звонила:
приходи,
будет Рудик
звонить. Я
приходила.
Но, честно
говоря, по
телефону не
очень умею
разговаривать.
Ну что по
телефону спросишь?!
Рудик, ты как?
Хорошо.
Тяжело шел
разговор. А
Ксения его
учила: не
берись за
этот балет,
танцуй это... Я
читала
интервью с
Рудиком и
смеялась.
Когда его
спрашивали,
как он
восстановил
“Раймонду”,
“Спящую красавицу”
и другие
балеты без
партитур, он отвечал,
что, когда
приехал в
Ленинград,
ходил на
спектакли,
все видел,
зрительная
память
хорошая, все
запомнил. На
самом деле
было так.
Фаина
Ильинична
Рокхинд,
заядлая балетоманка
и поклонница
Рудика, все
партитуры
переписывала
и всякими
каналами переправляла
ему. Там
целая
команда была.
Фаина ездила
даже в
Москву,
потому что
Рудик велел
ей “Ивана
Грозного”
списать.
Хотел поставить,
но не
получилось.
- На ваш
взгляд, есть
что-то
особенное в
постановках
Нуреева?
- Вы знаете, в
постановках
Рудика видны
разные
культуры,
подходы - на
Западе и у нас.
Рудик
воспринял в
большой
степени западную
культуру. В
балете
“Золушка”,
например, у
него
приезжает не
принц, а
продюсер из Голливуда.
С сигарой, на
роллс-ройсе...
Мы это не
принимаем, а
им это
близко. Когда
Наташа Макарова
перебежала
на Запад и
станцевала с
Рудиком, она
сказала:
“Рудик, ты
стал
танцевать,
как они!” А он
ответил: “Я
танцую - как
Я!” Когда его
спросили, где
бы он хотел больше
всего
танцевать - в
Париже,
Лондоне, Вене,
Нуреев
ответил: все
сцены мира
великолепны,
везде я хотел
бы танцевать,
но больше
всего - в
бело-голубом
ленинградском
театре. От
этих слов
сердце щемит,
так жалко
Рудика, как
он был
привязан к
Ленинграду,
Мариинскому
театру, и
годы на
чужбине не
ослабили
этой
привязанности,
он всегда тосковал
по родине,
хотя в
многочисленных
интервью
часто
говорил
противоположное.
- Почему
Нуреев
совсем не
щадил себя,
брал колоссальные
нагрузки?
- Вот такой он!
Работоспособность
Рудика уникальна.
И сам
неистово
трудился в
любых условиях,
и с другими
работал так
же, требуя полной
отдачи. Не отпускал
на перерыв -
зачем время
зря тратить,
работайте. У
него с собой
всегда был
термос с
чаем. Вот
почитайте
книгу
танцовщика, хореографа
Руди ван
Данцига,
которую я вам
дала, там
Рудик
настоящий.
Данциг
написал о том,
как он
работал, что
они делали. Основная
масса книг о
Рудике - ни о
чем: с кем жил,
кого ударил,
кого
оскорбил. А
книга Данцига
- идеальная,
прочла ее
залпом на
английском
языке и
поняла: надо
перевести на
русский. В
предисловии
я написала -
там Рудик настоящий.
Кому бы ни
давала
почитать,
говорили, что
не могли
оторваться.
Правда, одна
женщина,
прочитав,
послала e-mail
моему брату:
“Как вам
понравилась
книга?”
Леонид ответил:
“Потрясающая,
первая
настоящая
книга о
Рудике”. Она
перестала с
нами
общаться, сказала,
что теперь
поняла: у
Рудика не
было
настоящих
друзей. На
самом же деле
Рудик не бог.
Человек со
всеми своими
недостатками.
Как говорят,
опасайтесь
прикасаться
к гению,
позолота
может
остаться на
ваших руках.
А Рудик
живой. Не
надо делать
из него
какое-то
божество. То,
что он гений,
от него
отнять
нельзя, по
очень многим
ипостасям
Нуреев
личность
неординарная.
Мы только
можем
благодарить
судьбу, что
жили с ним в
одно время.
Нам просто
повезло.
Потому что он
наполнил
нашу жизнь
красотой,
силой, энергией,
дал нам
пример
беззаветного
служения
искусству.
- И даже если
непосредственного
отношения к
искусству не
имеешь, все
равно
понимаешь это
чувство:
нужно именно
так
относиться к своему
делу.
- Да, потому
что каждая
профессия тр
ебует
самоотверженности.
Если ты не
любишь свое
дело, не отдаешься
ему со всеми
потрохами, то
ничего и не
добьешься.
- Любовь
Петровна, как
сложилась
ваша судьба?
- Окончила
Политехнический
институт
имени
Калинина,
перешла
дорогу и
стала
работать в
знаменитом
Физико-техническом
институте
имени Иоффе.
И там всю
жизнь
работаю.
Старший
научный
сотрудник,
кандидат
физико-математических
наук. Занимаюсь
физикой
полимеров.
Очень люблю
свое дело.
Много
командировок.
Если научный
сотрудник не
общается с
научным
миром - это
научная
смерть. Раз в
год
обязательно
выезд на какую-нибудь
конференцию,
доклад о том,
что ты сделал,
важно
послушать
других.
Раньше мы варились
в
собственном
соку. Нас
никогда не выпускали
по-настоящему
за рубеж. Но в
страны социалистического
лагеря
выезжали. В
Прагу,
например,
приедешь, а
там - со всего
мира. Так что
круг общения
всегда был
довольно
широк. После
перестройки
свободы
больше стало,
выручали
трэвэл-гранты.
Благодаря им
полгода
работала в
Америке, два
месяца - в
Японии, в
Германии...
Новый
министр
науки и образования,
к сожалению,
отменил
трэвэл-гранты,
я приехала на
конференцию
в Уфу за свой
счет - зато
попала на
Нуреевский
фестиваль!
Муж
занимается
радиоэлектроникой.
Сын окончил
Политехнический
институт по специальности
оптоэлектроника,
но в такой момент
сложный,
когда все
рушилось,
ушел из науки.
Как многие
мальчики,
которые
могли бы составить
цвет
российской
науки,
которые получили
прекрасное
образование...
Теперь кто
продает
машины, кто
“мобильники”,
кто сети...
Внучке
двадцать
пять лет,
окончила Финансово-экономическую
академию,
магистратуру
в Германии,
работает, к
счастью, в
России, в Питере.
- Какое
впечатление
у подруги
Нуреева от Гала-концерта
Нуреевского
фестиваля?
-
Потрясающее!
Я получила
несказанное
удовольствие.
Поняла, что
уровень
танцовщиц уфимского
балета тоже
очень высок,
хотя они и не
танцевали в
этот вечер
заглавных партий,
уступив
место гостям.
Украинская
пара -
Анастасия
Мацак и Денис
Недак -
фантастическая.
Особенно
когда они
танцевали
“Красную
Жизель”.
Балет
посвящен
великой русской
балерине
Ольге
Спесивцевой,
покровителем
которой был
работник
НКВД, в
либретто -
Чекист. Они
потрясающе
сыграли,
создали за
такое
короткое
время образы
незабываемые,
мощные,
просто
мурашки по
телу. А Дину
Тамазлакару,
молдаванин
из Берлина,
просто
прелесть!
Такого
удовольствия
я давно не
получала от
балета. А
накануне я
была на “Дон
Кихоте”, где
главные
партии тоже
исполняли
Мацак и
Недак, но
ведь
кордебалет
весь был
уфимский.
Уличная
танцовщица -
Елена Фомина,
она сегодня
танцевала
“Золотой
век”, очень
хороша. Мне
безумно
понравилось.
Думаю, если
бы Рудик был
жив и пришел
бы сюда, ему
бы тоже очень
понравилось,
он гордился
бы, что его
театр стал
таким...
- ...и сказал бы,
что УФИМСКИЙ
БАЛЕТ...
- ...НЕ СКИС!