Остров Галли
Марианна Ланская
Марианна Ланская родилась в
В 1992 году Ланская переезжает в
Париж для работы над «Баядеркой» Рудольфа Нуреева, с 1996 года работает
самостоятельно как сценограф для Комеди-Франсез, в
2002 году проводит первые Парижские сезоны в Петербурге и создает одноименную
компанию, в 2004 году ставит свой первый спектакль «Конец Казановы» и в 2006 -
второй - «Гламур на продажу» по пьесе
«Бесприданница».
Целью компании «ПАРИЖСКИЕ СЕЗОНЫ» является
популяризация русского репертуара среди французской публики, знакомство с
шедеврами русского театра различных эпох.
Автор литературных статей, книги «Эмигрантка
или Парижские сезоны», фантастического романа «Тайны бессознательного, скрытые
на острове Нуриева».
Идея начать описывать мои воспоминания о Нуриеве началась с одного сюрприза:
в книге Леонида Мясина «Моя жизнь в балете» я увидела до боли знакомую
фотографию.
И меня вдруг обожгло изнутри, – я была в этом месте. И я его тоже
сфотографировала, 30 лет спустя после Мясина.
Ничего не изменилось с тех пор, только вот цветы в вазе на парапете значительно
подросли.
Я прекрасно помню, как мы сидели за длинным железным столом (нас было человек
10 – Руди (так его все называли), его ассистенты,
повар, агент, гости и я среди приглашённых…). Как раз
на этой террасе, лицом к морю, мы сидели и молча ели спагетти с копчёным мясом.
Дело в том, что уже в этот момент я работала ассистентом известного в Италии
театрального художника Эцио Фриджерио
(Ezio Frigerio), и Нуриев
попросил нас привезти ему макет для показа прямо на остров. В тот момент мы
работали над балетом «Ундина». Мы погрузили всевозможные части макета на
небольшой катерок, и он доставил нас на этот остров…
Речь идёт о знаменитом острове Галли, который
описывал в своих мемуарах Мясин в 1964 году.
Теперь, надо сказать, мне самой не верится, что я была в таком сказочном месте,
но фотографии доказывают, что всё это мне не приснилось…
Фотографии, которых я сделала, к сожалению, очень мало, думая, что всё это
вечно, как всегда кажется в 20 лет. Добраться на этот райский остров можно
только на кораблике, проплывая мимо не менее знаменитого места – острова Эдуардо де Филиппо.
По воскресеньям, правда, плавать вокруг острова было невозможно, – остров
периметром в 2-
Он был неразговорчив, взгляд его был направлен вдаль, на линию
горизонта, сквозь человека, стоящего перед ним. Было немного жутковато.
Познакомилась я с ним в Неаполе, на премьере «Лебединого озера». Сначала я
увидела на сцене человека, которому весь зал аплодировал стоя, а затем - совсем
обыкновенного, ничем не впечатляющего человека, чей взгляд, однако, заставил
меня вздрогнуть, и свойственная мне смелость куда-то вдруг исчезла. Я страшно
оробела, но почему, не знаю, поскольку я тогда не знала и понятия не имела о
том, кто такой Нуриев.
Я только что приехала из России, где о нём ничего не рассказывали, а в
институте я больше интересовалась моей учёбой, живописью и друзьями, нежели
историей современного балета.
Так вот, совершенно случайно, по воле обстоятельств, я оказалась перед моим
столь великим соотечественником, не осознавая важность события.
Гораздо позже мне дано было понять, какое влияние эта встреча и те спектакли
оказали на всю мою последующую театральную деятельность.
Как оказалось, у нас совпадали вкусы: Нуриев любил всё русское и восточное
искусство, очень насыщенное золотом и цветом, пышное и грандиозное. И мне очень
нравилось помпезное оформление внутренних убранств индийских храмов. А
цветочным орнаментом я увлекалась с раннего детства, но именно тогда, на острове
Галли и
оформилась эта атмосфера годом позже сделанной «Баядерки».
Так вот, вернусь на остров…
С едой на острове было сложно, так как доставлять её приходилось с
берега, а этого никому из приглашённых делать не хотелось. Однажды,
возвратившись с прогулки на берег в Позитано, я и мои
друзья нашли огромный алюминиевый холодильник перетянутым обыкновенным
обёрточным скотчем. Мы ничего не поняли, и голодные легли спать. Наутро от
ассистентов Нуриева мы выяснили, что Руди попросил
сделать это в наказание за нашу беспечность – мы, оказывается, должны были
привезти провизию с берега, но нас об этом не предупредили. Иногда провизия
сбрасывалась с вертолёта, прилетавшего раз в неделю и зависавшего как раз над
этой террасой, а потом исчезавшего в небесной лазури.
Нуриев большую часть дня проводил, закутавшись в плед, сидя в кресле под
навесом, ему подавали чай. Чаще он удалялся в свои покои, и мы подолгу не
видели его. Но иногда, правда, он разъезжал вокруг острова на
морском мотоцикле, радостно смеясь. На всём лежал налёт таинственности…
Я, надо сказать, не понимала тогда всей трагичности ситуации, не старалась
вникать и радовалась солнцу, морю и великолепным видам, открывающимся с
острова. Большую часть дня я рисовала в тени южных кедров на наскоро
сооружённом столике силуэты соседних островов, которые планировалось
использовать позже в балете «Ундина» в хореографии Нуриева.
Весь остров, образ Нуриева – всё это отображало потрясающий мир, какой-то «сверхрасточительный декаданс», звучащий во всём.
В старом замке 14-ого века, стоявшем на вершине и в особняке с колоннадой,
построенной Мясиным, Нуриев заказал выложить керамической плиткой все комнаты и
залы – именно на манер
«Баядерки» - роскошная майолика была привезена из Испании, Португалии, Турции
именно для этих работ, которые были в самом разгаре. Планировалось также
использовать в оформлении индийские резные деревянные колонны и двери, я делала
на ходу эскизы, но проекту не суждено было осуществиться.
Повсюду сновали рабочие, гремели машины, везде стояла жуткая пыль. Мебель была
покрыта чехлами, и всё это напоминало скорее раскопки какого-то роскошного в
прошлом дворца.
Если мне когда-нибудь удастся снять фильм, мне хотелось бы воссоздать именно
эту атмосферу, царящую на острове. Это было необычайно сценографично.
Нуриев не скупился на средства, очень точно подбирал цвет и
узоры керамики на стенах, потолках, полах, заставлял переделывать по несколько
раз…
Эффект был поразительный – эти шикарные керамические узоры, которые можно
увидеть только на Ближнем Востоке, лёгкая прохлада залов и ослепительное
солнце, растворяющееся в небесной голубизне, таинственные персонажи – всё это
напоминало созданный кем-то спектакль, в котором мы все играли особую роль.
Иногда Руди говорил, что хотел бы быть похороненным в
гроте под водой, чтобы после смерти общаться с рыбами. Но это великолепие –
сияющее солнце, нескончаемый горизонт вечно голубого
итальянского моря, слепящий жаром полдень – совершенно не ассоциировалось с
мрачными мыслями умирающего гиганта.
Вспоминается эпизод в Венеции, где после спектакля был приём в одном из
итальянских домов: обычные скучные напомаженные лица в смокингах – но вдруг
толпа оживляется, слышатся возгласы: «Рудольф! Рудольф!». И появляется
королевский Рудольф в каких-то блестящих шёлковых одеждах, как только что
сошедший со сцены Принц Датский, таинственный и отчуждённый ото всей мирской
суеты…
Надо сказать, что все эпизоды, связанные с Нуриевым, были всегда
оттенены какой-то загадочностью, сказкой, тем воображаемым миром, в который мы
неизбежно погружаемся, создавая спектакли. Похоже, что Рудольф не выходил из
этого мира…
А потом появилась всем известная «Баядерка».
Опера, 1992 год. Мне исполнилось тогда 23 года. Я никак не предполагала, что
судьба занесёт меня на такую головокружительную высоту так быстро.
Думаю, что всё началось годом раньше на острове Галли.
Если бы не было тех обворожительных впечатлений тогда, летом 1991 года на
острове Нуриева, не возникла бы эта, именно эта обворожительная «Баядерка». В
ней было что-то магическое.
Ни до того, ни после, ни я, ни другие художники не создали ничего подобного по
особому ощущению и атмосфере «сверхрасточительного
декаданса». Думаю, секрет в самом Нуриеве и его магическом влиянии на людей.
А ведь «Баядерка» - это очень эмоциональный спектакль. Она должна быть дурманяще-
восхитительной, жаркой и терпкой, как вино и сладости Востока, золотой и
манящей, увлекающей и расточающей свои чары зрителям! Только тогда, в этой
атмосфере обольщения и может возникнуть трагедия Гамзатти
– Никии – Солора – любовного треугольника. Это
чувственный спектакль, который должен поражать цветом, игрой мрака и света,
сверканием и блеском, изобилием форм и фантазии, – такой спектакль очень
нравился Нуриеву.
Секрет 10-тилетнего успеха заключается не только в целом видении спектакля, но
и в деталях: волшебство влияния этой атмосферы заключается в мерцающих
переливающихся узорах, которые подчёркиваются ещё и отражением света в золотых
гранях купола.
Всё это я поняла только сейчас, а тогда это всё создавалось стихийно, на уровне
ощущений. Гениальность Эцио Фриджерио
заключается в том, что он сумел помочь мне и направить меня в рисунке, не знаю,
получился бы у меня второй такой «сверкающий» спектакль без Фриджерио
и Нуриева… Остаётся только проверить это!
Париж 2001-2002, Марианна Зенченко-Ланская