|
Разида НУРЕЕВА А. МАКСИМОВ: Почему
такая путаница с фамилией: не Нуриев, а Нуреев? Р. НУРЕЕВА: Отец был Нуриев. И не
знаю, почему мы - Нуреевы. Может быть, кому-то легче было произносить. А. МАКСИМОВ: Как
получилось, что Ваш брат родился в поезде? Р. НУРЕЕВА: У нас отец служил на
Дальнем Востоке. И мама к нему поехала в 38-м году. И где-то в районе
Иркутска есть станция Раздольная. Там и родила. Роды принимали врачи. А. МАКСИМОВ: Ваш брат
был чрезвычайно знаменитым танцовщиком. Как на нем отразилась эта слава? Р. НУРЕЕВА: Он был нормальным
человеком. Думаю, у него не было "звездной" болезни. Ш. ЖЮД: Совершенно у него не
было этой болезни. Он был очень счастлив тому, что смог вернуться и танцевать
на сцене Кировского театра. И многие годы он хотел вернуться и увидеть свою
мать. И многие политические деятели подписывали разные петиции, писали
письма, и никогда он не получил позволения вернуться. И когда ему дали
разрешение приехать в Россию, чтобы с ней встретиться, он сказал, что ему
очень страшно возвращаться в Россию. И когда он повидал мать, и вернулся во
Францию, он сказал, что было уже слишком поздно. Как я понял, она уже была
слепой, и через несколько месяцев после этого ушла из жизни. А. МАКСИМОВ: Ваша
жизнь сильно изменилась, когда Ваш брат остался? Р. НУРЕЕВА: Лично моя - нет. А. МАКСИМОВ: Говорят,
чуть ли не уничтожали людей, чьи родственники оставались на Западе. Р. НУРЕЕВА: Я работала на заводе,
и такого давления или гонения - ничего не было. Я как работала в этом цеху,
так и работала. Отец больше всех переживал. А. МАКСИМОВ: А как вы
в семье относились к поступку Вашего брата? Р. НУРЕЕВА: Тогда, конечно,
реагировали. Отец переживал, мама тоже переживала. Она больше переживала, как
у него материальное положение, есть ли у него работа. Звонок: 28 августа мы
с мужем были в Париже. И специально поехали на русское кладбище. Мы были на
могиле Рудольфа Нуреева. Изумительной красоты надгробие. Не хотели бы Вы,
чтобы прах Вашего брата был бы захоронен в России? Р. НУРЕЕВА: Нет. К нему не будет
того внимания, которое было там. Ш. ЖЮД: Когда Рудольф еще
очень болел, ему было сложно уже задавать этот вопрос, где бы он хотел быть
похоронен. И надо было ждать последнего момента, чтобы задать этот вопрос. И
его американский адвокат и его врач задали этот
вопрос: ему предложили быть похороненным в России или в Париже или еще
где-то. Он подумал, через час он ответил, что он хочет быть похороненным в
Париже. А. МАКСИМОВ: Что-то
говорил Нуреев о своем отношении к Родине? Ш. ЖЮД: Конечно. Он очень
любил эту страну, он очень хотел бы иметь возможность возвращаться. Но такого
разрешения у него не было. А. МАКСИМОВ: А у него
обида была? Ш. ЖЮД: Можно сказать, что
долгий период у него была обида. Звонок: Вы знали его
с детства. Можно ли по его характеру было понять, что он станет звездой
балета? Р. НУРЕЕВА: Не знаю, но желание
танцевать было с самого детства. Он был задумчивый. Друзья у него были, гулял
также как все дети, играл. А. МАКСИМОВ: Вы
помните, как Вы впервые увидели его на сцене? Р. НУРЕЕВА: Да, в 92-м году, до
этого я его на сцене не видела. А. МАКСИМОВ: Ваши
коллеги по работе понимали, что Вы - сестра великого танцовщика? Р. НУРЕЕВА: Во-первых, мои
коллеги по работе не знали, что у меня брат - балетный танцовщик. У него была
фамилия Нуреев, у меня - Евграфова. И я никогда никому не рассказывала. А. МАКСИМОВ: Вы
работали с Нуреевым, как с режиссером-постановщиком. Он был строгий
хореограф? Ш. ЖЮД: Наверное, скорее он
был строгий, жесткий, но не в плохом смысле слова. Просто он всегда хотел
добиться максимума. Мне кажется, что Рудольф был требователен к самому себе.
Он очень хотел, чтобы танцовщики продолжали его путь. Как только он остался
во Франции, он сразу стал знаменитым на весь мир. И он не мог уже
остановиться, и не быть звездой, и он все отдал танцу. Он хотел знать все
школы, стили разных школ танца. У него была жажда знания танца. Но не только
танца. Везде, где я с ним был, он ходил по музеям, на выставки таскал. Он
хотел знать все, что происходит в искусстве. В самолете все время читал
газету, он хотел быть в курсе всех политических событий. Звонок: Есть ли у Вас
любимая партия в исполнении Нуреева? Ш. ЖЮД: Трудно сказать, что
больше нравится. Я знал Нуреева, но познакомился с ним случайно. Я жил на
Лазурном берегу, и у него там была собственность. Там мы и познакомились. А
потом уже встретились в Париже. И там он танцевал партию из "Лебединого
озера", и дальше я уже продолжал свою карьеру с ним вместе. И я столько
балетов танцевал с Рудольфом, поэтому, когда меня спрашивают об этом, я
теряюсь. Мне просто нравилось быть с ним на сцене или смотреть на него из
кулис. И то, что в нем было: и чувство современности, и присутствие
классического балета, и мюзикла. Он так легко обосабливался к разным формам. А. МАКСИМОВ: Я знаю,
у Вас три сестры и брат. Кто-нибудь еще занимался искусством? Р. НУРЕЕВА: Да. Старшая сестра
занималась художественной самодеятельностью, когда училась в училище. Потом в
Ленинграде, в институте тоже была художественная самодеятельность. А потом
художественной гимнастикой занималась. Я хотела научиться играть на пианино,
но не было средств, возможностей. Звонок: Насколько я
знаю, Нуреев был коллекционером произведений искусства, в частности
антиквариата. Какова судьба этого собрания, есть ли какой-то музей Нуреева? Р. НУРЕЕВА: Все продано. А кому -
надо спросить у фонда. Ш. ЖЮД: У Рудольфа было два
фонда: в Швейцарии и в США. Я знал последнюю волю Нуреева, он свою
собственность завещал этим двум фондам. И эти два фонда продали всю его
коллекцию. И все его помещения, где он жил: квартира в Париже, на Лазурном
берегу… А. МАКСИМОВ: А это
была его воля, чтобы все продать, и не создавать музей? Ш. ЖЮД: Нет, не его воля. Он не знал, что будут делать со всем
его имуществом. Я думал, что можно было бы в Париже сделать музей Нуреева,
оставить какие-то его личные вещи. К сожалению, все сейчас разошлось. |