Интервью Линн Сеймур Джону Тули* (Бат, июль 2004)

 

Линн, большая радость принимать Вас снова в Бате, где Вы выступали много лет назад с Рудольфом Нуреевым после того ужасного дня, когда Марго Фонтейн узнала, что в ее мужа стреляли. Много лет прошло с тех пор.

Линн – одна из величайших танцовщиц – не только много работала и выступала с Рудольфом, но и была его близким другом, мы не могли не пригласить ее прийти и поговорить сегодня. Добро пожаловать, Линн. Какой была Ваша первая встреча с Рудольфом?

 

Впервые я встретилась с Рудольфом в шестидесятых во время его первого приезда в Лондон. Я репетировала с некоторыми из моих коллег «Цветочный фестиваль в Дженцано» под руководством Эрика Бруна. Рудольф пришел на репетицию, потому что сам тоже хотел изучить этот балет. Мы мгновенно нашли общий язык, потому что он инстинктивно и абсолютно искренне начал всем помогать, и, я думаю, он почувствовал во мне борца, потому что я была далеко не лучшей в труппе, но была волевой индивидуалисткой, и, думаю, ему это понравилось. Мы сразу почувствовали тепло друг к другу.

 

Конечно, Вы были тронуты одним из необыкновенных качеств Рудольфа – щедростью по отношению к своим коллегам. Он мог быть жестким по разным поводам в различных ситуациях и к коллегам, но, в основном, он обладал духом настоящей щедрости и желанием помочь, как и Мария Каллас.

Вы приняли участие в одной из постановок Рудольфа «Баядерке» в качестве одной из трех балерин вместе с Мерль Парк и Моникой Мейсон. Не могли бы Вы рассказать немного об этом, потому что это была первая постановка Рудольфа в Европе и с Королевским Балетом.

 

 

До «Баядерки» Рудольф и я вместе с Кристофером Гейблом танцевали в балете «Картины любви» («Images of Love») МакМиллана. Мы стали очень хорошими друзьями и во время гастрольного тура обнаружили нашу общую страсть к шляпам. Он учил меня, как правильно укладывать их в чемоданах. У меня никогда не было достаточно места для всех моих шляп, и он всегда приходил, чтобы помочь мне упаковать их. Так что я получила первый хороший урок «как разложить шляпы по их местам».

 

Но период работы над «Баядеркой» действительно стал для меня фантастическим временем, потому что в это время мы с Рудольфом стали очень близки, и он был очень искренним со мной. У трех солисток были трудные маленькие вариации, да и остальная работа тоже была очень тяжелой. Он дал мне самое сложное соло. Оно не было ни ослепительным, ни чарующим, это был баланс, оно было медленным  и немного странным и, хотя заканчивалось забавной нотой, не давало ощущения того, что оно наконец закончилось. Это было очень тяжело.

 

Однажды, когда я сражалась с этим, я у него спросила: «Рудольф, зачем ты мне дал это соло? Я здесь не самый сильный человек».

 

Он ответил: «Я подумал, что ты единственная,  кто может сделать что-то подобное! Ты такая хорошая актриса!»

 

Я сказала: «Ты думаешь, классический балет —действительно работа актера?»

 

И он ответил: «Конечно, нет».

 

Ну, мы шутили, но то, чему он учил меня, не совсем соответствовало моим убеждениям. До этого момента я всегда полагала, что сцена — это место тайны, магии, где вы прячете что-то от публики. Вы маскируете трудности кажущейся легкостью, сохраняете очаровательную улыбку на лице и никогда не показываете, если что-то не так. 

 

Рудольф не был согласен с этим. Он был знаменит тем, что останавливал оркестр и начинал все сначала, становясь в пятую позицию с весьма грозным видом. Я не всегда соглашалась с этим, но, тем не менее, он научил меня, каким твердым ты должен быть, делая настоящий большой классический балет. Это не короткие отрывки, здесь нет возможности прикрыть недостатки, поэтому лучше всего быть абсолютно честным  в выполнении и преодолении трудностей, не пытаясь убирать трещины, когда они появляются.

 

Такой была его позиция. Необходима смелость, чтобы делать подобного рода вещи. Это был великий урок для меня, потому что потом я смогла закладывать фундамент настоящих классических ролей путем гораздо более конструктивным  и обогащающим.

Поэтому я благодарю его за это. Его поддержка продолжалась и после «Баядерки», но это было первое зерно, которое он заронил в мою голову.

 

Какую часть оригинальной хореографии Петипа Рудольф оставил в Баядерке? Конечно, трудно об этом сейчас говорить, никто точно ее не знает, но как Вам кажется?

 

Я не знаю точно, но не думаю, что он много изменил. Я даже уверена, что он этого не сделал. Я думаю наоборот, что он ее «очистил», убрал слишком «советские» места, чтобы вернуться к большей чистоте.

 

Я думаю, что он настоял со всей строгостью на некоторых позициях и деталях, которые были изменены со временем в Санкт-Петербурге. Я не могу быть в этом абсолютно уверена, но думаю, что он провел огромную работу по очищению балета.

 

Я уверен, что Вы правы. Я всегда поражался, как Рудольф отстаивал традиции классического русского балета, в отличие от других, легально приехавших впоследствии на Запад и показывающих свои оригинальные постановки.

Когда вы танцевали свой первый большой балет с Рудольфом?

 

В 60-х годах мы танцевали «Жизель».

 

Причина, по которой мы так понимали друг друга, в том, что у нас было много общего: мы оба приехали из других стран, очень маленьких городов, затерянных в глубине огромного континента. Я приехала из маленькой деревни на севере Канады. Конечно, он родился в поезде у уральских гор. Мы оба провели детство в маленьких провинциальных городах, где учились танцевать в довольно позднем возрасте, в этих городах мы оба нашли наставников, которые направили Рудольфа в Санкт-Петербург, меня — в Лондон, где мы смогли начать настоящее профессиональное обучение будучи уже достаточно взрослыми. Мне было 15,  Рудольфу 17 лет.

 

Мы оба немного отставали на уроках и чувствовали, что слишком опаздывали, наверстывая  упущенное.

Когда мы присоединились к труппе, у нас уже был большой опыт в борьбе с недостатком времени. Поэтому к тому моменту, когда мы встретились, наш опыт оказался очень похож, и мы были против одних и тех же вещей. Нам понравилось работать вместе, мы были очень счастливы вместе танцевать, хотя иногда не обходилось и без сложностей.

 

Рудольф очень многому меня научил и сам чувствовал, что и я могу его чему-то научить, потому что ему очень нравилась моя работа. Итак, мы были очень счастливы учиться вместе и получали удовольствие друг от друга, имея одну цель. Мы не боялись вместе делать ошибки, он знал, как меня поддержать.

У него была невероятная храбрость, которую он передал мне, благодаря чему я смогла превзойти свои возможности.

 

Я не одна пережила этот опыт, это происходило со всеми его партнершами и, конечно, с Марго Фонтейн. Я думаю, все сказали бы то же самое.

Когда чувствуешь такое взаимопонимание с партнером, когда преодолеваешь свои ограничения, это укрепляет связь друг с другом. Между нами было большое доверие и уважение.

 

После «Жизели» мы поддерживали наши взаимоотношения все последующие годы. Мы осмеливались на большее. Он бросал вызовы, которые хватались на лету,  и поскольку мы были рядом,  можно было пользоваться каждой возможностью и делать какие-то вещи, даже если они и не имели каждый раз фантастический успех.

 

Прекрасная характеристика того эффекта, который произвел Рудольф на Вас и многих своих партнерш, и влияния, которое он имел, я думаю, на самых молодых в труппе, потому что он ворвался в нашу пасмурную вселенную словно метеор, внезапно все задышало вокруг нас, все проснулось, все получило новую жизнь. Артисты обрели настоящий стимул, придавший новый смысл вещам и способствующий поискам великой истины артиста.

Вы были очень талантливы с самого начала Вашей карьеры служения танцу как средству самовыражения и так замечательно, что Вы встретили Рудольфа.

Но как часто он привносил чувство опасности, были ли у Вас мысли, что пришел конец света, в то время как Вы стоически продолжаете танцевать?

 

Я думаю, что самая нелепая  история произошла в Palais de Sport в Париже, где Рудольф поставил «Ромео и Джульетту». Я выучила роль Джульетты в Лондоне без Рудольфа, Патрисия Руан (Patricia Ruanne)  учила со мной роль без партнера. Я приехала, чтобы танцевать вечером. Рудольф уже танцевал утром, и у нас было очень мало времени между двумя спектаклями, чтобы порепетировать вместе.

 

Можете представить, как это страшно. Мы довольно хорошо начали. Но затем в третьем акте Джульетта лежит на своей постели, станцевав пролог со смертью. Затем идет перемена сцены, и Ромео и Джульетта просыпаются вместе. После перемены сцены Ромео на месте не было! Я обнаружила себя совершенно одинокой на кровати, в то время как музыка продолжала играть, и я подумала — «О, Боже, где он?». Около половины па-де-де уже прошло, когда я наконец услышала раздающиеся на лестнице в глубине сцены шаги, занавес, который изображал небо, наконец открылся, и появился Ромео!

Он поднял Джульетту с кровати и захотел начать па-де-де с начала! Это было ужасно!