Три года на кировской сцене

                                                                                                   Нинель Кургапкина

Расскажу о друге

 

Мы много танцевали с Рудиком. За те три года, что он проработал в театре, у нас с ним был сделан очень приличный репертуар. Мы выступали и на сцене Кировского, и часто ездили на гастроли. Имели успех. Сегодня, вспоминая о Рудике, почему-то не хочется глубокомысленно анализировать все, что было, выстраивать события в хронологической последовательности и подводить к многозначительному резюме. Наша работа и наше общение с ним не были заранее спланированы. Это была жизнь, многоликая, непредсказуемая, и эту жизнь очень сложно, да, наверное, и не нужно пытаться вписать в рамки какой-либо, даже умной, концепции.

 

Первым совместным нашим спектаклем был балет «Гаянэ». Рудик танцевал еще тогда свой первый сезон в театре. Сначала ему дали партию Фрондосо в «Лауренсии» с Дудинской, а потом он получил Армена в «Гаянэ». Ну что сказать? Конечно, он был фанатом, учил, как говорят, с полуслова. Очень быстро мы подготовили спектакль, может быть, недели за две (это максимум).

 

Спектакль вообще-то трудный, стилизованный, там специфическая манера танца, «с характером», специальная такая пластика рук, словом, не чистая классика. Но Рудику это было ничуть не сложно, прекрасно он танцевал этот балет...

 

Странно, но после школы он оказался уже настоящим сформировавшимся танцовщиком и хорошим партнером. Ему не надо было объяснять, куда девать руки, куда девать ноги, как держать, говорить: «Не падай подо мной...» Не обходилось, конечно, без срывов, но вообще, в принципе, он был, наверное, прирожденный танцовщик во всем комплексе. Едва ли Дудинская взяла бы его в «Лауренсию», если бы он ронял ее. Ну, а пройдя школу Дудинской, он нахватался очень быстро.

 

Рудик развивался вообще невероятно быстро. Сейчас, правда, некоторые балерины, танцевавшие с ним, жалуются, что он на турах не так, как надо, их поддерживал. Не знаю, у нас с ним вращение получалось хорошо. Правда, меня не требовалось подкручивать (партнерам это, как правило, импонировало), и я говорила ему: «Я наверчу сама. Помоги только удержаться, в смысле, не мешай». Рудику нравилось, что я хорошо стою на ногах, что у нас очень подходящее сочетание роста — у него 1м 76, у меня 1м 60, то, что надо (тогда еще не было танцовщиц под 1м 80).

 

«Гаянэ» был вообще удачный спектакль, и работать с Рудиком оказалось приятно, несмотря на то, что характером он отличался ужасно трудным. И в театре его не любили. В общем-то, если с ним не работать, то любить его, по большому счету, было не за что. У нас принято уважение, граничащее с подобострастием. Это в Рудике напрочь отсутствовало. Он любил оставаться независимым, и проявлялось это часто в поступках резких, всю нашу театральную общественность шокирующих. Например, по окончании школы Рудик первый раз приходит на урок. Заходит в зал и становится у палки. А была такая традиция, что самый молодой берет лейку и поливает у палки и на середине. Все стоят и ждут, когда он будет поливать. Рудик тоже встает, избоченясь, и стоит перед всеми, смотрит. Тогда кто-то ему говорит: «Рудик, ты самый молодой, давай, поливай». Нуреев показал всем длинную фигу, взял свои шмотки и ушел из зала. То есть он до этого унизиться не мог. Я потом спросила его, почему он не полил. «А почему я должен поливать?!» — «Ну так принято, — сказала я, — самый молодой поливает пол». — «Я, во-первых, не такой молодой, — говорит он мне, — а потом, там есть такие бездари, которые только поливать и должны!» В подобных вещах ему, конечно, сильно недоставало воспитанности.

 

Что касается общекультурного уровня, то здесь Рудик всасывал в себя все, как губка, и впросак не попадал никогда. Он очень хорошо знал музыку; не поручусь, что он много читал, но всегда был в курсе. Интересовался всем, всегда.

 

Зато когда он работал, то становилось невозможно определить, какой у него характер, плохой или хороший. Тут уж все отдавалось работе. Другими словами, он был танцовщиком в полном смысле этого слова и понимал, что быть танцовщиком без партнерши невозможно.

 

 

«Гаянэ» стало началом нашей длительной дружбы. Этот спектакль очень ему шел: он красиво выглядел, и характер у него был такой «гаянэшный». У нас получился хороший дуэт, несмотря на то, что я была очень требовательной и нрав у меня покладистостью тоже не отличался. Особенно это касалось поддержек. Поддержки были разные, очень сложные, такие как подбросы, когда он меня поднимал и нес через всю сцену на одной руке. Рудик прекрасно все это выполнял, и если на репетиции я требовала сделать подъем десять раз — делал десять раз, двадцать — пожалуйста, двадцать, не то что, мол, ах, я устал, а мне еще танцевать. Такого не было никогда. Этим он выгодно отличался от многих «гениев» последующих поколений, которые считали, что они ТАНЦОВЩИКИ и зачем им, дескать, обращать внимание на балерину.

 

Мне нравилось танцевать с Рудиком. Он был очень музыкален. Когда пируэт или поддержка делаются в такт с музыкой, то это, во-первых, выглядит эффектно, а во-вторых, выполнять движение намного легче. Когда же кто-то из двоих плохо слышит музыку, то неминуемо получается разнобой, и все танцы насмарку. Музыкальность Рудика никогда не подводила.