Пятьдесят лет спустя

встретились одноклассники Рудольфа Нуреева

— Мальчишки! — пытался призвать к порядку разгалдевшихся одноклассников Владимир Брыков. Странно, но это обращение никоим образом не резало слух. Потому что собравшиеся за одним столом 67-летние седовласые мужчины в душе так и остались мальчишками. Ровно пятьдесят лет назад они окончили вторую уфимскую школу, в которую этой весной так захотелось вернуться, чтобы прикоснуться не столько к старым стенам, сколько — к воспоминаниям…

— Перед тем, как ехать сюда, вытащил фотографии тех лет и ужаснулся: в одних заплатках ведь ходили, — вздохнул школьный акробат, на руках спускавшийся по лестнице со второго на первый этаж, а ныне заслуженный штурман России Наиль Валеев. О чем мечтали они, пацаны военных лет, поступившие в школу в 1945 году, когда еще шла война с Японией? Они хотели просто наесться.

— Как сейчас помню: уснул я в очереди за хлебом, на улице Ленина. Угораздило меня сесть в деревянный ящик, где и прикорнул. Так рядом стоящие женщины меня не стали будить, а просто двигали эту «кроватку». Таким образом часа через четыре я был у прилавка, — смеется Константин Словохотов.

Тогда же было не до смеха. Растущий организм просил еды, а ее не было. Учителя требовали знания предмета, а их тянуло в какие-то дали…

— Мы излазили все ближайшие окрестности Уфы. Ничего не боялись. В том числе преподавателей, — говорит Марат Рахимов. — Росли раскрепощенными. Им было непросто с нами, детьми войны. Пацанами из рабочих семей (девочки и мальчики учились тогда раздельно — авт.).

Но слышали бы вы, с каким упоением они называли имена учителей сейчас!

— Наш Дим Дим (учитель физкультуры Дмитрий Дмитриевич Карасев, благодаря которому многие ребята состоялись в спорте) был одним из организаторов прыжков с трамплина, который находился там, где сейчас стоит памятник Салавату Юлаеву, — вспоминает Словохотов. — А технику мы отрабатывали… в классе. Как только звонок на перемену, принимались прыгать с парт. Вот директор ругался…

Его они тоже очень любили. Как не любить бывшего майора-артиллериста!

— Вот из этого окна на первом этаже Галим Суфиянович велосипедиста осадил. А дело было так. Шел урок тригонометрии. А возле окна повадился велосипедист ездить, отвлекать нас. Саубанов раз сделал ему замечание, два, а потом отошел в угол класса, разбежался и прыгнул в открытое окно (это в пятьдесят-то с лишним лет!). Поймал нарушителя спокойствия и привел его в школу.

Но что слова… Ростислав Козленко сел за пианино в одном из пустых классов и сыграл школьный вальс, сочиненный им 50 лет назад. Я знаю, что под его звуки дрогнули сердца даже самых стойких мужчин.

— Он ведь не только музыкой сердце режет. Ведущий хирург, профессор, — с гордостью сказал мне кто-то из одноклассников. Уже за столом они признались друг другу, что гордятся каждым. Гордятся тем, что выросли людьми. Но восьми одноклассникам уже не дано услышать эти слова любви. Среди них, безвременно ушедших, и Рудольф Нуреев, Рудик, Рудашка, Сова, как звали его одноклассники. Сова — из-за больших таинственных глаз, которые узнал весь мир. Только вот тайны их он так и не раскрыл...

— Мы жили с ним в одном дворе. Дружили. В ножички, в прятки играли, — вспоминает Словохотов. — Помню, как-то уговорили его поехать на рыбалку, а он с поезда спрыгнул. Отца боялся. И воды. Однажды наши сестры чуть не утонули. Я уже доплывал до середины Белой, когда услышал крик Рудьки. Оборачиваюсь, а он, как Тарзан, носится по берегу и зовет на помощь. Я сиганул обратно и еле успел обеих за волосы ухватить… Мы с Рудольфом дружили довольно долго, потом он общался с Альбертом Арслановым (он стал полковником милиции, умер несколько лет назад), пока не уехал в Ленинград после восьмого класса. А свел их танец. Они оба ходили во Дворец пионеров. Выступали на утренниках и елках. Больше, по-моему, он ни с кем не дружил. Коммуникабельностью не отличался.

Об этой нуреевской черте говорили все собравшиеся одноклассники. Как и о том, что был очень гордым, не терпел плохого к себе отношения. Был ранимым и импульсивным. На физкультуре не мог подтянуться — руки были слабыми, в отличие от очень крепких ног. Учился неважно и прилежанием не отличался. Зато танцевал… То, что ему в этом не было равных, видели даже они, дети.

— Он ходил в танцевальный кружок, а я — в музыкальный, — рассказывает Ростислав Козленко. — Мы с ним как-то выступали в парке Якутова. Я аккомпанировал, а Рудька танцевал. Учились мы тогда в седьмом классе, наверное. Нас наградили деревянными шашками. Долго они у меня хранились. А потом куда-то исчезли. Странно, но в литературе о Рудольфе я не встречал имени Елены Константиновны Вайтович, главного балетмейстера оперного театра. А ведь именно она повезла его в Вагановское училище. Рассказывала мне потом, что когда Рудька должен был выступать на экзамене, у него в разные стороны волосы торчали, никак их пригладить не могли (специальных средств-то тогда не было). Пришлось приготовить сахарный сироп и справиться таким образом с непослушными волосами.

В восьмом классе Рудик простился с одноклассниками. Но школу не забыл. Ее невозможно было забыть, иначе через пятьдесят лет выпускники не встретились бы у этих стен, носящих теперь имя Рудольфа Нуреева (в здании бывшей второй школы размещается Уфимское хореографическое училище).

— В последний раз я видел его в 1961 году, в Ленинграде. Он тогда работал в Кировском (ныне опять Мариинском) театре. Он мне сказал, что собирается на гастроли в Аргентину. Я был потрясен, — признается Козленко. — Наш Рудик едет за рубеж в то время, когда никого туда не пускали! А потом, слушая «Голос Америки», уловил известие о том, что солист Кировского театра Рудольф Нуреев попросил политического убежища во Франции. Я помню, тотчас выключил радио.

— В Уфе о нем мало что было известно, — вспоминает Марат Сайдашев, который с Рудольфом был знаком еще с детского сада. — Моя московская родственница, окончившая факультет иностранных языков и имеющая доступ к английской литературе, спросила меня как-то: «Ты не слышал о Рудольфе Нурееве из Уфы?» — «А что?» — «Да вот часто встречаю статьи о нем. Он большая знаменитость в балетном мире». Я работал в «Уралсибнефтепроводе», и в 1973 или 1975 году мы отмечали пуск какой-то трубы. Разговорился за столом с мужчиной, который оказался мужем нашей классной руководительницы Таисии Михайловны. Выпив, он произнес: «Ты у моей жены учился, что ли? Сколько же ей было мороки из-за Рудольфа…» Видимо, органы держали ее под контролем. Мой отец любил бывать в зеленом (подвальном) зале кинотеатра «Родина». Возвращается как-то с сеанса и рассказывает, что видел фильм, где танцует Рудольф. Картина называлась «Душой исполненный полет». Он несколько раз ходил на нее и рассказывал, что раза два видел в зале мать Рудика.

— В 1976 году я был в Америке. Перед этим состоялась беседа. Я говорю: как быть, если на меня выйдет Нуреев? Не рискуйте, говорят, — смеется Марат Рахимов. — Но я знал, что если встречу его, обязательно поговорю. Когда летели обратно, познакомился с человеком, который жил и работал там. На мой вопрос о том, слышал ли он про Нуреева, пробурчал: «Нехороший человек». Такая вот была о нем официальная информация. Но мы ей не верили. Не верили, что мастер мирового класса может быть шпионом.

За него, «шпиона», и подняли через пятьдесят лет свои бокалы одноклассники, которые никак не могли унять волнение от встречи друг с другом.

— Мальчишки! — зазвучало опять в зале...

 

Hosted by uCoz