— Мальчишки! — пытался призвать к порядку разгалдевшихся одноклассников Владимир Брыков.
Странно, но это обращение никоим образом не резало слух. Потому что собравшиеся
за одним столом 67-летние седовласые мужчины в душе так и остались мальчишками.
Ровно пятьдесят лет назад они окончили вторую уфимскую школу, в которую этой
весной так захотелось вернуться, чтобы прикоснуться не столько к старым стенам,
сколько — к воспоминаниям…
— Перед тем, как ехать сюда, вытащил фотографии тех
лет и ужаснулся: в одних заплатках ведь ходили, — вздохнул школьный акробат, на
руках спускавшийся по лестнице со второго на первый этаж, а ныне заслуженный
штурман России Наиль Валеев.
О чем мечтали они, пацаны военных лет, поступившие в
школу в 1945 году, когда еще шла война с Японией? Они хотели просто наесться.
— Как сейчас помню: уснул я в очереди за хлебом, на
улице Ленина. Угораздило меня сесть в деревянный ящик, где и прикорнул. Так
рядом стоящие женщины меня не стали будить, а просто двигали эту «кроватку».
Таким образом часа через четыре я был у прилавка, —
смеется Константин Словохотов.
Тогда же было не до смеха. Растущий организм просил
еды, а ее не было. Учителя требовали знания предмета, а их тянуло в какие-то
дали…
— Мы излазили все ближайшие окрестности Уфы. Ничего
не боялись. В том числе преподавателей, — говорит Марат Рахимов. — Росли
раскрепощенными. Им было непросто с нами, детьми войны. Пацанами
из рабочих семей (девочки и мальчики учились тогда раздельно — авт.).
Но слышали бы вы, с каким упоением они называли
имена учителей сейчас!
— Наш Дим Дим
(учитель физкультуры Дмитрий Дмитриевич Карасев, благодаря которому многие
ребята состоялись в спорте) был одним из организаторов прыжков с трамплина, который
находился там, где сейчас стоит памятник Салавату Юлаеву,
— вспоминает Словохотов. — А технику мы отрабатывали…
в классе. Как только звонок на перемену, принимались прыгать с парт. Вот
директор ругался…
Его они тоже очень любили. Как не любить бывшего
майора-артиллериста!
— Вот из этого окна на первом этаже Галим Суфиянович велосипедиста
осадил. А дело было так. Шел урок тригонометрии. А возле окна повадился
велосипедист ездить, отвлекать нас. Саубанов раз
сделал ему замечание, два, а потом отошел в угол класса, разбежался и прыгнул в
открытое окно (это в пятьдесят-то с лишним лет!). Поймал нарушителя спокойствия
и привел его в школу.
Но что слова… Ростислав Козленко
сел за пианино в одном из пустых классов и сыграл школьный вальс, сочиненный им
50 лет назад. Я знаю, что под его звуки дрогнули сердца даже самых стойких
мужчин.
— Он ведь не только музыкой сердце режет. Ведущий
хирург, профессор, — с гордостью сказал мне кто-то из одноклассников. Уже за
столом они признались друг другу, что гордятся каждым. Гордятся тем, что
выросли людьми. Но восьми одноклассникам уже не дано услышать эти слова любви.
Среди них, безвременно ушедших, и Рудольф Нуреев, Рудик,
Рудашка, Сова, как звали его одноклассники. Сова —
из-за больших таинственных глаз, которые узнал весь мир. Только вот тайны их он
так и не раскрыл...
— Мы жили с ним в одном дворе. Дружили. В ножички,
в прятки играли, — вспоминает Словохотов. — Помню,
как-то уговорили его поехать на рыбалку, а он с поезда спрыгнул. Отца боялся. И
воды. Однажды наши сестры чуть не утонули. Я уже доплывал до середины Белой,
когда услышал крик Рудьки. Оборачиваюсь, а он, как Тарзан, носится по берегу и зовет на помощь. Я сиганул
обратно и еле успел обеих за волосы ухватить… Мы с Рудольфом
дружили довольно долго, потом он общался с Альбертом Арслановым (он стал
полковником милиции, умер несколько лет назад), пока не уехал в Ленинград после
восьмого класса. А свел их танец. Они оба ходили во Дворец пионеров. Выступали
на утренниках и елках. Больше, по-моему, он ни с кем не дружил.
Коммуникабельностью не отличался.
Об этой нуреевской черте
говорили все собравшиеся одноклассники. Как и о том, что был очень гордым, не
терпел плохого к себе отношения. Был ранимым и импульсивным. На физкультуре не
мог подтянуться — руки были слабыми, в отличие от очень крепких ног. Учился
неважно и прилежанием не отличался. Зато танцевал… То,
что ему в этом не было равных, видели даже они, дети.
— Он ходил в танцевальный кружок, а я — в
музыкальный, — рассказывает Ростислав Козленко. — Мы
с ним как-то выступали в парке Якутова. Я
аккомпанировал, а Рудька танцевал. Учились мы тогда в
седьмом классе, наверное. Нас наградили деревянными шашками. Долго они у меня
хранились. А потом куда-то исчезли. Странно, но в литературе о Рудольфе я не
встречал имени Елены Константиновны Вайтович,
главного балетмейстера оперного театра. А ведь именно она повезла его в Вагановское училище. Рассказывала мне потом, что когда Рудька должен был выступать на экзамене, у него в разные
стороны волосы торчали, никак их пригладить не могли (специальных средств-то
тогда не было). Пришлось приготовить сахарный сироп и справиться
таким образом с непослушными волосами.
В восьмом классе Рудик
простился с одноклассниками. Но школу не забыл. Ее невозможно было забыть,
иначе через пятьдесят лет выпускники не встретились бы у этих стен, носящих
теперь имя Рудольфа Нуреева (в здании бывшей второй школы размещается Уфимское
хореографическое училище).
— В последний раз я видел его в 1961 году, в
Ленинграде. Он тогда работал в Кировском (ныне опять Мариинском) театре. Он мне
сказал, что собирается на гастроли в Аргентину. Я был потрясен, — признается Козленко. — Наш Рудик
едет за рубеж в то время, когда никого туда не пускали! А потом, слушая
«Голос Америки», уловил известие о том, что солист Кировского театра Рудольф
Нуреев попросил политического убежища во Франции. Я помню, тотчас выключил
радио.
— В Уфе о нем мало что было известно, — вспоминает
Марат Сайдашев, который с Рудольфом был знаком еще с детского сада. — Моя
московская родственница, окончившая факультет иностранных языков и имеющая
доступ к английской литературе, спросила меня как-то: «Ты не слышал о Рудольфе
Нурееве из Уфы?» — «А что?» — «Да вот часто встречаю статьи о нем. Он большая
знаменитость в балетном мире». Я работал в «Уралсибнефтепроводе»,
и в 1973 или 1975 году мы отмечали пуск какой-то трубы. Разговорился за столом
с мужчиной, который оказался мужем нашей классной руководительницы Таисии
Михайловны. Выпив, он произнес: «Ты у моей жены учился, что ли? Сколько же ей
было мороки из-за Рудольфа…» Видимо, органы держали ее под контролем. Мой отец
любил бывать в зеленом (подвальном) зале кинотеатра «Родина». Возвращается
как-то с сеанса и рассказывает, что видел фильм, где танцует Рудольф. Картина
называлась «Душой исполненный полет». Он несколько раз ходил на нее и
рассказывал, что раза два видел в зале мать Рудика.
— В 1976 году я был в Америке. Перед этим состоялась
беседа. Я говорю: как быть, если на меня выйдет Нуреев? Не рискуйте, говорят, —
смеется Марат Рахимов. — Но я знал, что если встречу его, обязательно поговорю.
Когда летели обратно, познакомился с человеком, который жил и работал там. На
мой вопрос о том, слышал ли он про Нуреева, пробурчал: «Нехороший человек».
Такая вот была о нем официальная информация. Но мы ей не верили. Не верили, что
мастер мирового класса может быть шпионом.
За него, «шпиона», и подняли через пятьдесят лет
свои бокалы одноклассники, которые никак не могли унять волнение от встречи
друг с другом.
— Мальчишки! — зазвучало опять в зале...