Рудик
радовался,
что в России
у него есть
«куча
друзей».
Л. Мясникова
Вначале расскажу, как мы познакомились и подружились с Рудиком. Это произошло благодаря подруге наших родителей Е. Пажи, которая с большой симпатией относилась к одинокому мальчику из интерната хореографического училища, часто заходившего к ней, в нотный магазин, чтобы послушать, как она играет на рояле посетителям. Этой доброй женщине хотелось, чтобы у Рудика появились друзья его возраста и был дом, куда он мог приходить в гости. И она попросила разрешения привести его к нам и познакомить со мной и моим братом-близнецом Леонидом.
У нас была большая дружная семья. Дедушка Н. Н. Давиденков, - известный физик-металловед, папа.. П. Г. Романков, - специалист по процессам и аппаратам химической технологии, мама, Л. Н. Романкова, - заведующая биохимической лабораторией в детской больнице. Наша сестра Марина, старше нас на 6 лет, уже окончили мединститут и работала хирургом. А мы с братом учились в политехе.
Все мы живо интересовались театром, музыкой, живописью, литературой. И к Рудику, приглашенному к нам на обед в одно из воскресений, отнеслись очень дружелюбно. Скоро наши родители стали его считать чуть не членом семьи. Старались всячески заботиться о нашем дорогом мальчике, переживали за его успехи и давали жизненные советы. Мы с братом сразу же подружились с ним, познакомили с нашей студенческой компанией и стали часто встречаться.
Было время оттепели. Мы открывали для себя новый мир: импрессионисты, которые выставлялись в Эрмитаже, читать ранее запрещенных, Цветаеву, Ахматову, Гумилева, Мандельштама…
Рудику было с нами интересно и свободно. Поскольку мы не пересекались с театральными кругами, то он мог не опасаться, что его высказывания, на всегда почтительные к педагогам и танцовщикам, будут известны в училище, в театре. К тому же мы занимались спортом, что в какой-то степени нас роднило. Рудик играл с нами в гандбол и волейбол, а мы в свою очередь, не пропускали не одного его спектакля. К нашему присутствию на спектаклях он относился ревниво, расстраиваясь, если мы не приходили.
И вот эта славная, дружная, насыщенная учебой и досугом жизнь внезапно оборвалась в июне 1961 года. В течение долгих 28 лет были только редкие полусекретные разговоры по телефону, на которые меня приглашала К. И. Юргенсон, жена А. И. Пушкина. Она была единственным человеком, открыто общавшимся с Рудиком.
Но что можно сказать по телефону, тем более что он, наверняка, прослушивался. Письма до Рудика не доходили, то ли потому, что их просто выбрасывали в Союзе, то ли потому, что они тонули в куче писем фанатов, не читаемых и выкидываемых мешками, по свидетельству Гослингов, в семье которых Рудик первое время жил в Лондоне.
Через 28 лет мы встретились с ним в Москве, на его пути в Уфу. То ли потому, что на дворе уже была перестройка, то ли потому, что я отправила письмо Рудику из Душанбе
(здесь я работала во время отпуска в археологической экспедиции), где фамилия Нуреев не могла вызвать запретительного рефлекса, но письмо чудом дошло до Парижа. Я писала, что мой знакомый врач Е. П. Кожевников, будучи в Уфе в командировке, зашёл маме Рудика, Фариде апа, чтобы узнать, почему она не подходит к телефону, когда звонит Рудик. Он нашёл её в плачевном состоянии. По-видимому она перенесла инсульт и медленно угасала. Я не могла написать ему: «Приезжай немедленно»! Ведь приговор (7 лет тюремного заключения за измену Родине) некто еще не отменял, и непонятно, что могло бы случиться, появись Рудик в СССР, хотя времена изменились. Я написала осторожно: «Рудик! Я не могу сказать тебе: «Приезжай», потому что, несмотря на то, что времена изменились, идиотов ещё много. Постарайся связаться по телефону с местным врачом, который был у твоей мамы вместе с Евгением Петровичем, и обеспечить ей медицинский уход. По словам Е. П., она не проживет больше, чем полгода».
Реакция Рудика была мгновенной – он кинулся в наше посольство и получил визу для поездки в Уфу на 48 часов (!), о чем мне сообщила мама, когда я прилетала в Питер. Она сообщила о звонке Рудика, он просил, чтобы я встретила его на пересадке в Москве. Еще Рудик спрашивал, кого бы ему взять с собою для того, чтобы, если понадобится, «отмазать» его от КГБ.
С той московской встречи возобновились наши дружеские отношения. Повидаться с ним в Москву поехал и мой брат. Потом мы гостили у Рудика в Париже. И, наконец, Рудик снова появился в нашей старой квартире на ул. Чайковского, когда приехал танцевать в «Сильфиде» на сцена Кировского.
Еще живы были наши родители и некоторые их друзья, которые с радостью встретили своего дорогого мальчика. Появилась молодая поросль – наши дети и внуки. В доме царила прежняя атмосфера дружбы. Говорят, что после этого вечера Рудик позвонил М. Барышникову и кричал в трубку: «Мишка! Оказывается, в России у меня куча друзей!»
Это, действительно, было так! Как и раньше, мы старались помочь Рудику во всех его проблемах: встречали, когда он приезжал в Россию, провожали, выполняли все его просьбы.
Во время своего приезда в Ленинград в 1989 году Рудик получил приглашение приехать в Казань. Я всячески поддерживала эту идею. Однако мама была недовольна..
- Не зови Рудика в Россию, - говорила она, - здесь могут жить только люди, привыкшие к нашей жизни. Для западных людей это может обернуться проблемами.
Мама была права и не права. Рудик на самом деле серьезно заболел в тот первый приезд в Казань. Но не потому, что условия жизни были непривычными. Он уже был давно болен, и проклятый вирус потихоньку делал свое черное дело.
Был март 1992 года. Самое начало весны. У нас это время особенно солнечное. Рудик уезжал в Казань приподнятом настроении. Ему предстояло дирижировать сюиту С. Прокофьева «Ромео и Джульетта». Это выступление в совершенно новом амплуа на малой родине очень волновало Нуреева. Но Рудик и гордился собой. Еще бы! За короткий срок освоит новую профессию!
Рудика сопровождала в Казань его ангел хранитель Д. Франсуа. Это была очаровательная полу-француженка, полу-чилийка невысокого роста, с искрящимися живыми темными глазами, преданная Рудику всю его жизнь. Он познакомился в неё чуть ли не в первый год его жизни на западе, на пляже в Монте-Карло.
Первое время в Париже, то тог как купить себе квартиру на набережной Вольтера, Рудик жил у Дус, около парка Монсо. Да и после того, как он переехал к себе, эта милая женщина его опекала, вела все его дела, сопровождала в поездках. Маленькая Дус тащила на себе огромные сумки со всякой снедью и вещами Рудика, а он гордо вышагивал перед нею, как какой-то наследный принц.
На то время, пока Рудик был в Казани, я уехала кататься на горных лыжах в Заполярье,
рассчитывая вернуться к его приезду в Питер. Мобильных телефонов тогда его не существовало, телефонная связь была отвратительна.
Я все же решила позвонить домой с почты г. Кировска, чтобы узнать, всё ли в порядке.
Ждала несколько часов, и потом, через жуткий треск услышала встревоженный голос мамы. Она попросила меня поскорее возвращаться домой, заболевший воспалением легких. Мы с мужем поспешили на поезд. На другой день в 6 часов утра были дома. Несмотря на ранний час, мама была уже одета и готова к действиям. Приезд Рудика ожидался в два часа дня. Марина через свои связи договорилась с врачом из ВМА, который согласился осмотреть Рудика. Н. Кургапкина тоже нашла врача… В общем машина закрутилась.
У Рудика оказалось двухстороннее воспаление легких, и воспаление грозило перекинуться на сердце. Врачи настаивали на госпитализации, от которой Рудик категорически отказался. Ему прописали лекарства, процедуры, но Рудик оказался ужасно упрямым и несговорчивым пациентом. Уговорить его следовать советам врачей было невозможно. А какую-то назначенную ему пилюлю он при мне гневно выплюнул на пол, сказав, что такие пилюли глотать невозможно. Они застревают в горле.
Приближался его день рождения – 17 марта. Они с Дус остановились у партнерши Рудика по Кировскому театру восхитительной Н. Кургапкиной, которая была с ним очень дружна. Но отметит день рождения он захотел у нас.
Кто бы мог подумать, что это будет его последний день рождения! Собралась вся семья. Был приглажен Д. Роббенс, хореограф, находившийся тогда в Питере. С ним пришли двое его друзей – супруги из Швейцарии, естественно были Н. Кургапкина и Д. Франсуа. По просьбе Рудика был приглашен ректор консерватории В. Чернушенко, также пришел Ренн, французский бизнесмен русских корней, а с ним – его племянница Наташа, которая училась в хореографическом училище. После спектакля подъехали К. Заклинский с А. Асылмуратовой. Словом, компания собралась немаленькая. К счастью, все 25 человек смогли поместится за огромным дубовым раздвижным столом, изготовленным когда-то по чертежам нашего деда.
Рудик просил, чтобы на столе была только печеная картошка, черная икра и шампанское. Печеная картошка – его слабость. И я запекла много много картофелин в фольге, которые потом рассыпала по столу. Это было очень красиво. Картофелины в фольге похожи на серебряные яблоки. Красиво контрастировали с их блеском блюдечки с черной икрой, шампанское пенилось в старинных бабушкиных бокалах.
Рудик сидел в кресле в нашей комнате, как 30 лет назад. Тогда за этим столом сидели еще и наш отец, А. И. Пушкин с супругой, Е. М. Пажи с супругом, М. П. Савва. Несмотря на высокую температуру, Рудик был приподнятом настроении, очень оживлен и радостен. Только болезненный блеск глаз выдавал его состояние.
Он увлеченно рассказывал о Казани, чудном приеме, который оказали ему в этом городе, красоте театра, гостинице… С благодарностью говорил, что оркестр не подвел, а он, Рудик, справился и дирижированием, и спектакль удался.
Жаловался только на то, что в гостинице не работал лифт. Рудику приходилось подниматься на пятый этаж пешком. От такой нагрузки он потел, и потом ему приходилось остывать в номере, что, по его мнению, и послужило причиной простуды. Другой версией был его поход в сауну, от которой он отвык. Слушая всё это, мы с Дус тревожно переглядывались. Не знаю, догадывалась ли тогда она о истинной причине болезни Нуреева, но Марина, взглянув на Рудика, вызвала меня на кухню и сказала:
- Любаша! У Рудика СПИД, не сомневайся. Я прошу тебя убирать отдельно посуду, с которой он ел.
Мне не хотелось верить Марине, ведь врачи часто усугубляют ситуацию. Господи! Какой СПИД! Ведь оба врача, осмотревших Рудика, признали у него воспаление легких. Да и сам Рудик всегда боялся именно этой болезни, говор, что от нее умер его отец (на самом деле, как я позже узнала, у его отца был рак легкого). Поэтому, боясь простудиться даже в жару, Рудик всегда кутался в живописные теплые шарфы, а когда было холодно, носил роскошное длиннополое пальто, подаренное ему С. Юроком.
… Рудик продолжал сидеть в центре стола, поддерживая оживленную беседу, рассказывал о своих планах на будущее, говорил, что непременно приедет опять в Казань.
- Руденька, - обратилась к нему моя мама, - вот у вас есть всё теперь: слава, свобода, богатство. Чего бы вам сейчас хотелось бы больше всего?
- Жить! Жить! Жить! – страстно восклицал Рудик, и у меня мурашки побежали по телу, так кА на ум сразу пришли слова моей сестры.
Обед прерывался бесконечными звонками из Америки и Италии, Канады и Англии, Франции и Монако. Все спешили поздравить Рудика с днем рождения. А он сидел, довольный производимы на всех впечатлением. Беспрерывно рокотала камера. Это Володя Ренн стремился запечатлеть каждое его движение. А я всегда, даже в юности, стеснялась его снимать, боясь, что он подумает, будто его снимаю, чтобы хвастаться перед подругами.
Жена моего брата Таня внесла торт с 54 маленькими разноцветными свечками, приготовленный нашей мамой по бабушкиному рецепту. Рудик пытался их задуть, но с одного раза не сумел задуть все, и мы тоже стали дуть на свечные огоньки.
Рудику становилось хуже. Его знобило. По его словам, он и в Казани чувствовал себя неважно, но болезнь отступила перед новыми впечатлениями и эмоциями. В конце концов, он ушел в другую комнату и лег на диван.
Не помню, кто сделал снимки, запечатлевшие наше последние застолье. Может Володя? Мне он прислал потом и наш снимок за столом, и с Рудиком, лежавшим на диване.
На следующий день, 18 марта, Нинель вечером была занята. Дус должна была улететь в Париж, потому что у нее был дешевый билет, который нельзя поменять. Я должна была опекать Рудика в квартире Нинель.
Примчалась туда с работы с твердым намерением заставить его лечиться. Но Рудик не был Рудик, если бы он внял голосу рассудка. У него был только один способ борьбы с болезнью – не обращать на нее внимания. Как только я появилась в квартире, он заявил:
- Мы сейчас поедем в Мариинку смотреть премьеру балета Д. Роббинса.
Сопротивляться было бесполезно. Он уже одевался. Пришлось покориться и отправиться вместе с ним театр. Мы сидели в «царской ложе» , на я едва могла смотреть на сцена. Все мысли вертелись вокруг болезни Рудика. Неужели и вправду это СПИД, да еще чуть ли не в последней стадии, как сказала Марина, когда наступление вируса идет лавинообразно по всем фронтам? Что же делать?
Наконец, балет закончился.
- Это было довольно скучно, - сказал Рудик. Ему становилось все хуже и хуже, но он держался и старился не показать виду, что ему очень плохо. Я довезла его до дому и сдала на руки Нинель, пообещав ей отпроситься завтра с работы, чтобы проводить Рудика в аэропорт. Началась рабочая неделя. У всех были свои дела. Не помню уж, кто добыл «рафик» , на котором я везла Рудика в аэропорт, только шофер очень торопился и, высадив нас перед зданием отлета, сразу уехал.
Оказалось,
что здесь
идет ремонт,
и регистрация
улетающих
из Питера
проводиться
в здании
прилета,
которое
находилось
очень близко.
Для здорового
человека, но
не для
Рудика. Это
расстояние
было для него
НЕПРЕОДОЛИМО.
Рудик не мог
сделать
практически
не одного
шага. Но почему-то
в уголке
ремонтирующего здания
оставалась
сберкасса.
Там-то я и
усадила
Рудика на
стул, а сама
побежала
искать такси,
водитель
которого
согласился
бы перевести
его на эти
злосчастные
Надо отдать должное и сотрудникам аэропорта, которые, не смотря на строгие правила, запрещавшие провожающим заходить за зону таможенного контроля, разрешили мне проводить Рудика даже до пограничников. Мне удалось переговорить со стюардессой, объяснить ей , в каком состоянии находиться человек, улетающий в Париж. Я передала Рудика ей с рук на руки, дала некоторые рекомендации на случай, если ему станет совсем плохо.
Мы с Рудиком попрощались. Он сделал два шага к выходу, потом повернулся ко мне и беззвучно только губами произнес: «Поставь свечку…»
Через 3 час в аэропорту Орли его встретила Дус, домчавшая его на машине до клиники, в которой ему откачали ½ литра жидкости из околосердечной сумки. Перикардит, о возможности которого его предупреждали врачи, расцвел, наверное, за эти последние 2 дня, когда он отказывался от лекарств и не соглашался сделать анализ крови. Это было 19 марта, а 2 дня тому назад он отпраздновал свое 54-летие.
Возвращаясь из аэропорта, во Владимирском соборе я поставили толстенную свечку Николе-угоднику. Я едва сдерживала слезы. Доехала до улицы Чайковского. Стол был снова сдвинут. На нем остались только разноцветные полуобгоревшие свечки.
Жизнь кончилась во второй раз… Так те свечки и лежат у меня в вазочки в серванте: одни обгорели больше, другие меньше.
Но Рудик, Рудик опять воскрес! В начале мая он дирижировал уже «Ромео и Джульетту» в «Метрополитэн-опера». Огромная физическая нагрузка, огромная ответственность,, огромный нервный стресс.
- Руди хотел умереть не сцене,- написала мне бывшая на этом спектакле его давняя приятельница Филлис Вис, - но это ему не удалось.
Сила воли, сила духа его были удивительны. В мае, как он обещал, вновь был на пути в Казань. Выглядел совсем не плохо, и я стала сомневаться в правильности диагноза , высказанного сестрой. Рудик зашел к нам, когда я собиралась идти со своей 7летней внучкой Женей в Малый оперный театр на «Щелкунчика». Он с удовольствием присоединился к нам. Я что-то промямлила про билет, но у входа в театр мы столкнулись с Н. Боярчиковым, директором Малого театра и бывшим Рудикиным соучеников, который его, естественно узнал и пригласил нас всех директорскую ложу.
На сцену Рудик не бросил ни одного взгляда. Все его внимание было сосредоточено на дирижере, за которым он повторял каждое движение. Женя, порой, бросала на него удивленные взгляды, не понимая, почему же он не смотрит балет. А Рудик был всецело поглощен музыкой и работой дирижера.
… Через пару дней я приехала в Москву, откуда Рудик должен был «стартовать» в Казань. Позвонила В. Вайсу, у которого Рудик должен был остановиться. Мне ответил голос, в котором была заметна растерянность. Наверное, лишние люди, знающие о месте нахождения Нуреева в Москве, были нежелательны. Судя по некоторой заминке, состоялась консультация с Рудиком, после чего все тот же голос любезно продиктовал адрес Вайса.
До отхода поезда оставалась пара часов, а у Вайса находилось много разных людей, жаждавших поговорить с Рудиком: администратор Казанского театра, который сопровождал Рудика в Казань, телеведущий С Бэлза.
Время безжалостно мчалось вперед, и Рудик нервничал. Ему предстояло дирижировать в Казани и хотелось еще раз «пройтись» по партитуре с Владимиром, который еще раньше давал ему уроки. И вдруг Вайс принял неожиданное решение.
- Я поеду с вами, Рудольф, - сказал он, - у нас будет достаточно времени в поезде, чтобы сделать все, что мы не успели здесь!
С лица Рудика сразу спало напряжение, он стал шутить и развеселился, а я была потрясена внутренней свободой Владимира. Первый раз видела человека, который с такой легкостью принимал решение. Его милейшая супруга , только что накормившая всех обедом, кинулась собирать вещи и ноты Владимира. Был обрадован таким поворотом событий секретарь Рудика австралиец Нил. Приятно было обзавестись таким обаятельным и говорящим по-английски попутчиком. Хорошее настроение всех нас зафиксировано и на снимке, сделанном на память уже на улице.
В этот свой приезд в Россию Рудик пригласил нас пригласил нас приехать летом к нему на остров в Италию. Брат поехать не смог, а мы с мужем провели с Рудиком на острове незабываемый август 1992 года. Но это уже не имеет отношения к визитам Нуреева в Казань.
Статья из книги «Рудольф Нуреев в Казани», подаренной Л. Мясниковой автору сайта